– Пожалуй, я понимаю, что ты хочешь сказать.
– Неужели? – недовольно буркнула Мэри.
– Представь, что гадалка восприимчива к тому, что должно случиться. Ты это имел в виду, Итан?
– Так это совершенно разные вещи! При чем здесь карты?
– Карты должен кто-то раскладывать, – ответил я.
Марджи на меня не смотрела, однако я знал, что она чувствует растущее недовольство Мэри и ждет моих указаний.
– А давайте проверим? – предложил я.
– Забавное предложение. Такие вещи проверок не любят. Впрочем, почему бы и нет. Придумайте, что мы хотим узнать.
– Вы даже не попробовали ром.
Они подняли бокалы и отпили по глотку. Я осушил свой и снова достал бутылку.
– Итан, ты уверен?..
– Да, ненаглядная. – Я наполнил бокал. – Почему бы тебе не погадать с завязанными глазами?
– Расклад нужно читать.
– А если переворачивать карты будет Мэри или я, а ты прочтешь?
– Между картами и гадалкой должна быть некая близость… Впрочем, давайте попробуем.
– Если делать, то делать как положено! – заявила Мэри.
Всегда она так. Моя Мэри не любит перемен – точнее, небольших перемен. С большими она справляется куда лучше остальных: ужасно расстроится из-за порезанного пальца и не дрогнет при виде разорванного горла. Мне стало немного неловко: я сказал Мэри, что мы с Марджи все обговорили, а тут выяснилось, что нет.
– Утром мы с тобой это обсуждали.
– Да, я еще за кофе приходила. Весь день об этом размышляла. Карты у меня с собой.
Мэри склонна путать решимость с раздражением, а раздражение с оскорблением. Она боится насилия в любых его формах. Виноваты в этом ее пьяницы-дядюшки, позор на их головы. Я почувствовал, что в ней нарастает страх.
– Давайте не будем с этим шутить, – сказал я. – Лучше просто поиграем в карты.
Марджи поняла мою тактику – наверное, тоже ею пользовалась.
– Я не против.
– Моя судьба уже предсказана. Я разбогатею. И довольно об этом.
– Я же говорила, он не верит в гадания! Походит вокруг да около, потом мигом в кусты. Итан меня иногда так бесит!
– Да неужто? По тебе и не скажешь. Ты всегда ведешь себя как любящая жена.
Разве не странно, как вдруг замечаешь подводные течения и камни – не всегда, но часто. Мэри мыслит нелогично, она больше основывается на ощущениях. Напряжение в комнате нарастало. Мне пришло в голову, что теперь Мэри с Марджи вряд ли останутся лучшими подругами.
– Я бы очень хотел узнать о картах побольше, – заметил я. – Слышал, что на картах гадают цыгане. Ты часом не цыганка? Ни разу с ними не общался.
– У нее русская девичья фамилия, сама же она с Аляски.
Теперь понятно, откуда широкие скулы.
– Есть у меня позорная тайна, – призналась Марджи, – о которой тебе, Мэри, я никогда не рассказывала: как мы попали на Аляску.
– Раньше она принадлежала русским, – вклинился я. – Потом ее купили мы.
– Да, но знаете ли вы, что раньше она была тюрьмой, как Сибирь, только для преступников совсем ужасных?
– Для каких именно?
– Для самых опасных. Мою прапрабабку сослали на Аляску за колдовство!
– И что она наколдовала?
– Она насылала штормы.
Я расхохотался.
– Вижу, у тебя это в крови.
– Насылать штормы?
– Гадать на картах, что практически одно и то же.
– Шутишь! – воскликнула Мэри. – Быть того не может!
– Шутки шутками, но это правда. Колдовство считалось хуже убийства. У меня сохранились ее записи, только все на русском.
– Ты знаешь русский?
– Совсем чуть-чуть.
– Пожалуй, колдовство действительно худшее из преступлений, – заявил я.
– Я же говорила! – вскричала Мэри. – Он мечется из стороны в сторону. Никогда не знаешь, что у него в голове. Вчера ночью он… Утром он поднялся еще до рассвета. И пошел гулять.
– Я отъявленный негодяй, – признался я. – Законченная, неисправимая сволочь.
– Что ж, мне хотелось бы, чтобы Марджи сделала расклад, только по-своему, без твоего вмешательства. Если мы продолжим болтать, то вернутся дети и мы ничего не успеем!
– Прошу прощения. – Я поднялся в нашу спальню. На кровати лежал меч, на полу – открытая шляпная коробка. Я зашел в ванную и спустил воду. Звук разнесся по всему дому. Я смочил полотенце холодной водой и приложил ко лбу, потом к глазам, чтобы снять напряжение. Приятная прохлада меня успокоила. Я присел на унитаз и накрыл лицо мокрым полотенцем, а когда оно согрелось, смочил его снова. В спальне я вынул из коробки шляпу с пером, надел и промаршировал вниз по лестнице.
– Ах ты, дурачок! – с облегчением вздохнула Мэри. Боль и напряжение, висевшие в воздухе, исчезли.
– Страусиные перья отбеливают? – поинтересовался я. – Оно здорово пожелтело.