Наконец Керрик решил, что этот город уже принадлежит тану, а не йиланам. Они могли бы сохранить все, что им было по вкусу, а об остальном можно было не беспокоиться. Это решение немного облегчило всю работу, но все же каждый день по много раз от рассвета до заката им приходилось собираться, и эти собрания заканчивались далеко за полночь.
Вот почему у него была причина позабыть, какое время года было на холодном севере, и потерять счет проходящим дням в этом жарком и почти не меняющемся круглый год климате. Ему было совершенно невдомек, что где-то там далеко прошла зима, наступила поздняя весна, и только тогда он подумал о саммадах, об Армун. Прибытие в лагерь первых женщин саску отвлекло его от ежедневных дел и забот, навеяло на него воспоминания и разбудило в нем некоторое чувство вины за свою забывчивость. В этом жарком климате очень легко было потерять счет времени.
Керрик знал, что мандукто понимают многие, и поэтому он искал Саноне, чтобы тот помог ему.
– Листья здесь никогда не опадают, – сказал Керрик, – и фрукты зреют круглый год. Очень трудно из-за этого понять, какое сейчас время года.
Саноне сидел на солнце, скрестив ноги, впитывая в себя тепло.
– Это правда, – сказал он. – Но есть и другие способы распознавать времена года. Можно наблюдать за луной, когда она прибывает и убывает, и вести счет происходящему. Ты слышал об этом?
– Алладьекс говорит об этом; это все, что я знаю. Саноне всем своим видом выразил презрение и осуждение примитивному шаманству и разровнял перед собой песок. Указательным пальцем он начертил на песке лунный календарь.
– Здесь и здесь две меняющихся луны. Конец лета, конец зимы. Здесь дни становятся длиннее, здесь ночи начинают становиться темнее. Я видел, как прошлой ночью луна всходила и она была новая, а это значит, что мы здесь вместе с ней передвигаемся по времени. – Он воткнул в землю ветку и сел на корточки, вполне довольный своей диаграммой.
Керрик обнаружил свое полное непонимание.
– Для тебя, мандукто саску, это значит многое. К сожалению, мудрый Саноне, я вижу только песок и ветку. Прочти это мне, я очень тебя прошу. Скажи мне там, на севере, растаял ли лед, распустились ли цветы?
– Это было здесь, – сказал Саноне, передвигая ветку назад по кругу. – С тех пор луна была полной, потом опять полной.
Когда Керрик узнал об этом, у него еще сильнее возросло чувство вины. И чем больше он думал об этом, тем больше он понимал, что лето только началось и сейчас было бы самое время отправиться в путь. А здесь оставалось столько дел, которые надо было выполнить в первую очередь. Но как-то ночью он во сне увидел Армун и языком коснулся ее растрескавшихся губ, и тут же проснулся, дрожа всем телом. И решил немедленно отправляться к ней, чтобы привезти ее сюда. Ее и, конечно, ребенка. Но перед ним стояли задачи, которые следовало решить, чтобы сделать Дейфобен населенным. Казалось, этому никогда не будет конца.
Дни летели один за другим, переходя в очень длинные летом, пока, в конце концов, не наступила осень. Керрик разрывался надвое. Он злился сам на себя за то, что не мог найти время для того, чтобы уйти на север за Армун. С другой стороны, он испытывал чувство облегчения, что сейчас невозможно было это сделать, пойти и вернуться назад, до наступления зимы, когда выпадет снег. Теперь он все спланирует иначе, закончит всю работу к ранней весне, а Санодэ будет напоминать ему о проходящих днях. А потом он пойдет на север и приведет ее сюда. По крайней мере, они были в безопасности, она и ребенок, это чувство безопасности передавалось и ему, даже если он не увидит ее еще очень долго.
Калалек не был напуган внезапным появлением тану. Он встречал их раньше, он знал, что теперь находится на территории, где они охотятся. Но он заметил, что женщина испугалась его.
– Не бойся, белокурая, – позвал он и громко рассмеялся, чтобы подчеркнуть свое дружеское отношение к ней. Но это почти не подействовало, так как женщина отступила назад, она была все еще напугана и на всякий случай подняла копье. То же самое сделал ребенок, который был рядом с ней. Ребенок в санях громко заплакал.
Калалек потупил глаза, огорченный тем, что он напугал людей, потом увидал свои руки, в них свой нож, с которого капала кровь убитого животного, лежащего у его ног. Он быстро бросил нож и спрятал руки за спину, стараясь как можно дружелюбнее улыбаться.
– Что ты сказал? – крикнула Ангайоркак, его жена, отодвигая в сторону шкуры, занавешивающие вход в хижину. Она выбралась из хижины и замерла, когда увидела незнакомцев.
– Посмотри, как сияют их волосы! Их кожа такая белая. Они тану? – спросила жена Калалека.
– Да.
– А где охотники?
– Я не знаю, кроме них, я больше никого не видел.
– Женщина, мальчик, младенец. Их охотник, возможно, умер, если они здесь одни, и они очень горюют о нем. Поговори с ними пусть они почувствуют себя как дома.
Калалек тяжело вздохнул.
– Я не владею их языком. Я знаю только, как будет на их языке «мясо», и «вода», и «до свидания».
– Только не говори «до свидания». Предложи им воды, это всегда кстати.
Первый страх покинул Армун, когда человек с волосатым лицом уронил нож и отступил назад. Он был парамутаном, если его дом был здесь, на побережье, он один из тех охотников, которые всегда живут с северной стороны моря. Она слышала о них, но никогда не видела до сих пор ни одного. Она медленно опустила свое копье, все еще крепко сжимая его в руке, когда из хижины появился еще один человек. Но это была женщина, а не еще один охотник, и Армун почувствовала огромное облегчение. Они разговаривали между собой на непонятном языке, повышая голос до высоких нот. Потом охотник широко улыбнулся и произнес одно-единственное слово:
– Уодда.
Улыбка исчезла, когда оказалось, что она не поняла его, и он снова повторил это:
– Уо-дда, уо-дда!
– Он говорит «вода»? – спросил Харл.
– Возможно, так. Вода, да – вода.
Она кивнула и тотчас же улыбнулась, а темноволосая женщина проскользнула назад в хижину. Когда она снова появилась, она держала в руках чашу из черной кожи; она протянула ее Армун. Харл шагнул вперед, взял ее, посмотрел внутрь – и выпил.
– Вода, – сказал он. – Вкус ужасный.
Его слова разоружили Армун. Она совсем перестала бояться и почувствовала ужасную усталость, она даже покачнулась, Армун даже была вынуждена крепко сжать копье, воткнув его в землю, чтобы опереться и вытянуться вдоль него, чтобы не упасть. Вид дружелюбных, волосатых лиц, сознание того, что она больше не одинока, позволили ей почувствовать усталость, которую она так долго не подпускала близко к себе.
Другая женщина заметила это, быстро подошла к ней переваливающейся походкой, взяла у нее копье и помогла ей опуститься на землю. Армун бессознательно подчинилась ей, она не ощущала здесь страха – и даже если и был повод для опасений, то все равно было уже поздно отступать. Ребенок начал так сильно плакать, что ей пришлось встать и взять его на руки и, придерживая его бедром, найти для него кусок копченого мяса, чтобы он мог пожевать его.
Женщина – парамутан издала оценивающий щелкающий звук, когда она дотронулась до светлых волос Армун. Армун даже нисколько не испугалась, когда издали послышался звонкий крик. Вдоль берега по направлению к ним шел маленький мальчик, его лицо тоже было покрыто волосами, но не такими густыми и темными, как у мужчины и женщины. В высоко поднятой руке он держал ловушку с попавшим в нее зайцем. Он остановился и от изумления раскрыл рот, когда увидел незнакомцев. Харл, с присущим ему мальчишеским любопытством, подошел к нему поближе, чтобы рассмотреть зайца. Парамутанский мальчик, казалось, выглядел немного старше Харла, хотя и был на голову ниже. Они моментально нашли общий язык. Несмотря на всю ее усталость, Армун почувствовала Внезапный прилив надежды. Весной они, скорей всего, будут живы!