Предстояло очень много сделать. Он должен был сейчас отогнать от себя все мысли об Армун.
– Нам нужна вода, – сказал он. – Я покажу вам пастбища, где пасутся животные. Я уверен, что они не все захоронены. И нужно что-то делать с трупами умерших.
– Бросить в реку, пока они не начали разлагаться, – угрюмо сказал Саноне. – Их вынесет течением в открытое море.
– Да, надо заняться этим. Я вам приказал, а теперь выберите тех, кто пойдет со мной. Я покажу им место, где можно найти животных. Мы наедимся – а после этого нам предстоит сделать много дел.
Глава 2
Те, кто плывет на гребне самой высокой волны, могут только утонуть в самом глубоком желобе.
Эрефнаис отдала приказания всем членам экипажа оставаться внизу, когда урукето выплыл в открытое море. Но сама она осталась на верхушке плавника, когда начался шторм. Прозрачные пленки закрывали ее глаза от усиливающегося дождя. Иногда сквозь ливень ей удавалось на миг увидеть сожженный город, клубящийся дым над ним, безжизненный берег. Увиденное настолько врезалось в память, что она могла видеть все очень ясно, даже когда вновь и вновь начинался дождь; могла бы это видеть всегда. Она оставалась на своем посту, пока не стемнело, пока урукето не замедлил ход, его до рассвета должны были нести волны. Только тогда она устало спустилась вниз, к основанию плавника, где провела всю ночь на посту рулевого.
Когда забрезжил рассвет, Эрефнаис сбросила с себя накидку, которой укрываются во сне, и устало поднялась на ноги. Старая рана в спине причиняла ей боль, когда она медленно пыталась пробраться на внутреннюю сторону плавника, чтобы занять пост наблюдателя. Утренний воздух был прохладным и свежим. Все облака после вчерашней бури рассеялись, и небо было чистым и ясным. Плавник покачивался по мере передвижения урукето, набирающего скорость в нарастающем свете утра. Эрефнаис посмотрела вниз, чтобы проверить, занял ли рулевой свой пост, потом снова перевела свой взгляд на океан. Перед самым носом урукето волны покрылись рябью и пеной, потому что впереди плыли два плезиозавра. Все походило на обычное путешествие.
Но, однако, все было иначе. Темные мысли, которые Эрефнаис держала где-то глубоко в себе, пока спала, теперь снова пробудились в ней и охватили ее. Ее большие пальцы сжимали толстую кожу урукето; острые когти на ногах глубоко вонзились в кожу урукето. Инегбан наконец прибыл в Альпесак, она способствовала этому, и Альпесак вырос очень сильным. И умер в один день. Она видела это и не понимала: в течение всей ее жизни на море она никогда не слышала про огонь. Теперь она все знала об этом. Он был горячим, горячее солнца, он потрескивал и ревел, и от него отвратительно пахло, и он душил всех, кто приближался к нему, становясь более ярким, а потом совсем черным. И убил город.
Небольшая горстка оставшихся в живых, от которых несло запахом огня, лежала внизу. Остальные йиланы и фарги были мертвы, как и их город, мертвые в мертвом городе, который остался позади. Дрожь пробежала по ее телу, и она решительно посмотрела вперед, боясь обернуться назад, иначе она увидела бы снова место страданий. Если бы это был ее город, она тоже умерла бы, как и другие, также, как и те, которых не коснулся огонь, но они умерли, потому что умер их город.
Но теперь она столкнулась с другими проблемами. Внизу была ученая Акотолп, которая все еще держала за руку самца, которого она втащила на урукето. Но с тех пор Акотолп не сдвинулась с места, она сидела в неподвижном молчании, даже если к ней обращались. Она совершенно игнорировала мольбы и стоны самца, просившего отпустить его. Что же можно было с ней сделать? И что делать с теми, что остались в живых? Что же делать? Наконец, она должна считаться кое с кем еще, чье имя никто не называл.
Эрефнаис вздрогнула и медленно обернулась, в то время, как Вайнти забиралась во внутреннюю часть плавника. Казалось, что, думая о ней, Эрефнаис мысленно вызвала ее – единственное существо, которое она хотела видеть этим солнечным утром.
Не обращая внимания на присутствие командира, Вайнти встала с тыльной стороны плавника и уставилась на пенящийся кильватер. Эрефнаис было известно о ее действиях, и, несмотря на страх, она тоже повернулась и тоже посмотрела в сторону горизонта. Небо там было темнее. Оставшиеся ночные сумерки, а возможно, буря, но скорее всего, это не могло быть ни сушей, ни городом. Это было очень далеко от них, чтобы суметь хорошо разглядеть. Один глаз Вайнти развернулся в сторону капитана. Эрефнаис заговорила:
– Когда ты вошла на борт, Вайнти, ты молчала и до сих пор молчишь. Они – мертвые?
– Все умерли. Город тоже умер.
Даже несмотря на весь ужас, которым были проникнуты ее слова, Эрефнаис обратила внимание на ее странную манеру говорить. В ее тоне не было превосходства или, наоборот, чувства равенства с другими, но вместо этого было какое-то безразличие и скука, что воспринималось очень необычно. Казалось, что она была одна и вслух говорила самой себе свои мысли.
Эрефнаис хотела промолчать, но, несмотря на это, заговорила, вопрос вырвался у нее невольно.
– Огонь – откуда он пришел?
Холодная маска Вайнти растаяла в один миг, и ее тело затряслось от нахлынувших на него чувств. Она так широко раскрыла рот, одновременно выражая ненависть и страх смерти, что ее сознание помутилось.
– Устузоу, которые пришли, устузоу с огнем… их ненависть, его ненависть… Смерть. Смерть. Смерть.
– Смерть, – резко прозвучал голос, руки по инерции приняли оборонительную позицию. Эрефнаис только услышала звук, потому что сзади нее взбиралась Энге.
Вайнти могла видеть ее и хорошо понимала, в каждом ее жесте был яд.
– Дочь смерти, ты и все твои Дочери Смерти должны вернуться в тот сожженный город. Лучшие из йилан, которые умерли, заслуживают, чтобы их взяли сюда, к тебе.
В своем гневе она говорила как равный с равным, как эфенселе с эфенселе, член эфенбуру с членом эфенбуру. Если вы выросли в море с другими и оказались с ними в одной группе, вашем эфенбуру, то на это никогда не обращалось внимания; так же, как на воздух, которым дышат.
По отношению к другим членам группы ты являешься эфенселе в своем жизненном эфенбуру. Но Энге не могла принять этого.
– У тебя плохая память. – Она сказала это, ни в коем случае не желая кого-либо оскорбить, как высший из высших низшему из низших.
Эрефнаис, стоявшая между ними, застонала от ужаса, ее гребень сначала покраснел, потом стал оранжевым, когда она бросилась прочь. Вайнти отпрянула назад, как от сильного удара. Энге была безжалостна.
– От тебя надо было отречься. Твой позор лежит на мне, и я отвергаю тебя, как эфенселе. Твое безрассудное стремление убить Керрика – устузоу, всех устузоу, вместо этого разрушило гордый Альпесак. Ты приказала подлой Сталлан уничтожить мое окружение, убить моих товарищей. Начиная с яйца времени, на свете не было таких, как ты. Лучше бы ты никогда не появлялась из моря. Если бы нашему эфенбуру суждено было бы погибнуть в сыром безмолвии, включая и меня, это было бы гораздо лучше, чем то, что произошло.
Кожа Вайнти сначала покраснела от гнева, когда Энге говорила, но быстро потемнела, так как ее тело перестало дрожать. Теперь ее страх был упрятан внутрь, чтобы воспользоваться им, когда это будет необходимо, – а не растрачивать его напрасно на это недостойное существо, которое когда-то было с ней на равных.
– Оставь меня, – произнесла она, потом отвернулась в сторону моря.
Энге тоже отвернулась, она тяжело дышала, ей было стыдно за себя, за непростительный гнев. Это было совсем не то, во что она верила, что она проповедовала другим. С большим усилием она уняла дрожь в конечностях, погасила яркие краски, выступившие на ладонях и гребне. Только когда она была непреклонна, подобно камню, и необщительна, как Вайнти, тогда она могла позволить себе говорить. Внизу была член экипажа, управляющая урукето, рядом с ней была командир экипажа. Энге вытянулась вперед и издала звук, означающий, что она собирается говорить.