— Ах, Моник, вы пришли. Есть какие-нибудь новости, как отправить детей по домам?
— Пока нет, Анна. Мы их опросим, потом пойдем в министерство. Врач был?
— Да. — Медсестра вздохнула. — Они все здоровы, только им страшно. Дети все из религиозных семей, они очень испугались, когда увидели, что монастырь сожгли.
Барбара посмотрела на печальные маленькие лица и заметила на большинстве следы размазанных слез.
— Если кто-нибудь болен, я медсестра…
— Это лишнее, — сказала Моник. — Анна справится. Лучшее, что мы можем для них сделать, — это отправить по домам.
Следующие несколько часов они опрашивали детей, некоторые боялись открыть рот, и Анне пришлось уговаривать их рассказать о себе. Наконец с этим было покончено. Барбара закашлялась от гари.
— Нельзя перевести их в какое-нибудь другое место? — спросила она у Моник. — Тут гарь, она для них вредна.
— В городе тысячи беженцев, с каждым днем их становится все больше, — покачала головой переводчица. — Нам еще повезло, что какой-то чиновник нашел время и подобрал место для этих детей.
Выйти на улицу было большим облегчением, несмотря на испепеляющую жару. Моник махнула рукой милиционеру.
– ¡Salud! — откликнулся он.
Моник предложила Барбаре сигарету и внимательно на нее посмотрела.
— Так везде, — сказала она.
— Ничего, справлюсь. До работы в Женеве я была медсестрой. — Барбара выпустила изо рта дым. — Но эти дети… будут ли они когда-нибудь такими, как прежде, если вернутся домой?
— Никто в Испании больше не будет прежним, — ответила Моник с внезапно прорвавшимся наружу злым отчаянием.
К ноябрю 1936-го Франко достиг окраин Мадрида, но его силы были задержаны у Каса-де-Кампо, старого королевского парка к западу от города. Теперь небо над городом защищали русские самолеты, и бомб падало меньше. Вокруг разрушенных домов установили ограждения, появилось больше портретов Ленина и Сталина. Над улицами протянулись полотнища с лозунгом «¡NO PASARÁN!». Решимость дать отпор была сильнее, чем летом, и Барбара восхищалась ею, хотя и задавалась вопросом: сохранится ли она в зимние холода? Только одну дорогу в город еще не перерезали, запасов продовольствия не хватало. В глубине души Барбара надеялась, что Франко возьмет Мадрид и война закончится, однако до нее доходили слухи о жестокости националистов. С республиканской стороны ее тоже хватало, но Франко действовал жестче, с холодной систематичностью.
Через два месяца Барбара, как и все, приспособилась к новым условиям, насколько это было возможно. Ее работа бывала успешной, она помогла переправить десятки беженцев. Теперь Красный Крест пытался договориться об обмене пленными между республиканцами и националистами. Барбара гордилась тем, как быстро осваивает испанский. Однако дети так и оставались в монастыре. Вопрос с ними провалился в какую-то бюрократическую пропасть. Сестре Анне несколько недель не выдавали зарплату, хотя она по-прежнему исполняла свои обязанности. По крайней мере, дети не разбегались; они боялись красных орд за стенами монастыря.
Однажды Барбара и Моник весь день провели в Министерстве внутренних дел, снова пытаясь организовать обмен детей. Каждый раз они встречались с новым чиновником, и сегодняшний оказался еще менее полезным, чем все предыдущие. Он был в черной кожаной куртке, которая подсказывала, что он коммунист. На полном мужчине средних лет, напоминающем банковского клерка, кожанка смотрелась странно. Он беспрестанно курил, но дамам сигарет не предлагал.
— В монастыре нет отопления, товарищ, — сказала Барбара. — Наступают холода, дети начнут болеть.
Мужчина что-то проворчал и взял из стопки на столе потрепанную папку, полистал ее содержимое, попыхивая сигаретой, и взглянул на женщин:
— Это дети из богатых католических семей. Если их отправить по домам, они расскажут о военной обстановке в городе.
— Они почти не выходят из монастыря. Они боятся, — наседала Барбара.
Она удивилась, как легко, стоит разгорячиться, ей дается испанский. Чиновник мрачно улыбнулся:
— Да, потому что они боятся нас, красных. Я не готов отправить их обратно. Безопасность — это главное. — Он вернул папку обратно в стопку. — Главное.
Когда они вышли из министерства, Моник в отчаянии покачала головой: