- В интимных? – зачем-то растерянно уточняю.
- Именно. Что ты хочешь, ненормальная баба со справкой из дурки! Берут туда, кого попало на работу. К Зимину твоему она, судя по всему, тоже приставала. Надеюсь, безуспешно.
Я в который раз откладываю ложечку, забыв набрать сахару.
- Блин, что жизнь у этого Зимина, – яростно шепчу, испытывая самое искреннее возмущение, - мало того, что детдомовские, в морозы без шапок ходят… так еще учителя у них такие! Зарплата небольшая, ученики специфические – вот и берут, как вы говорите, кого попало. Меня даже без опыта работы взяли.
- Ты права, - он вздыхает, - тоже сочувствую ему, но малый сильно на тебе зациклен, Тонечка! Я сам говорил с ним. Нехорошо все это. Как бы чего не вышло…
- Да что он вам сказал?! Неужели про свадьбу?
- Нет, - дядя Ваня улыбается.
- Зачем вы вообще с ним говорили?
- А что, нельзя? – он в притворном удивлении вскидывает брови, - считай, стало интересно. Спросил, какие отношения вас связывают.
- И что? – на миг почему-то даже дыхание перехватывает.
- Сказал коротко, по-мужски! Я ее люблю, - дядя Ваня смеется, - давно я такой романтики не встречал. Не жалко тебе его, Тонь?
Это, и вправду, так трогательно, что мои губы, помимо воли, расплываются в улыбке:
- Жалко. А как же то, что я младенец против него, а, дядь Вань?! Или неужели думаете, что, в самом деле, любит?
- Откуда мне знать! А поджигатель кто, тебе уже совсем не интересно? – меняет он риторику разговора.
- Вообще-то очень интересно! Не Кобылянская?
- Тяпилин. Он-то и уговорил свою ненормальную учительницу-совратительницу помочь с этим. Принес ей телефон, зажигалку, взрывпакеты…
- Ну а мотив?!
- Мотив обыкновенный, Тонечка. Зависть! И низость. Тяпилин этот в своей маленькой никчёмной жизни ничего не умеет, не знает, зато с Зиминым в Москву собрался. За компанию, так сказать. А Зимин возьми да откажи ему! Ну, Тяпилина, видишь, жаба задушила. И попались они с Кобылянской аккурат на камеру! В одной из припаркованных под школой машин, у сотрудника Гороно в салоне был в тот день работающий видеорегистратор. На записи хорошо видно, как Тяпилин через окно передаёт Кобылянской телефон и взрывпакеты в учительскую.
- Офигеть, - не могу сдержать эмоций, - а где они сейчас оба?!
- Она в психдиспансере, где и положено. Завтра будет принудительно проходить медкомиссию на предмет дееспособности! На ней же теперь не только поджог, а еще и развратные действия в отношении несовершеннолетнего.
- А Тяпилин?
- Тяпилин уже в СИЗО. Я похлопотал там, чтобы они с Зиминым нигде не пересеклись. А то так и до драки недалеко, или ещё до каких проблем! Расскажи все Данилу сама - майору Сидорову сейчас как-то не до пацана совсем.
- Хорошо. Спасибо, дядь Вань! – горячо благодарю его, - без вас, я даже и не знаю, что было бы... Как он здесь вообще?
- Нормально. Понятно, что не курорт! Хотя ему не привыкать. Телефон забрали - был недоволен, но отдал спокойно. Вот откуда у этих детдомовцев телефоны мобильные, скажи?
- Ну, так сейчас время такое, без телефонов никуда, - пожимаю я плечами в ответ, - Данил не воровал точно, у него вроде есть какой-то стабильный доход в сфере музыки.
- Вроде, но не воровал точно! – ворчит дядя Ваня, - ты там давай особо не проникайся чувствами от жалости к нему, хорошо?
- Вот что-то, а жалости я не чувствую, – отвечаю честно, - наоборот! Сочувствие да, а еще, может быть, чисто человеческую симпатию и уважение…
- Да что ж такое, Тоня, - грубовато перебивает он, - забыла, о чем мы с тобой говорили накануне?! Такой даже если влюбился, так же быстро разлюбит. Заруби себе это на носу.
Но я не обижаюсь на него за этот «холодный душ». Возможно, как раз именно он мне и нужен.
Дядя Ваня снова улыбается, вставая со своего скрипучего кресла:
- Ну что, пойдём к твоему любезному? Я провожу.
Не стесняйтесь дарить звезды и комментировать, автору будет очень приятно ;)...
Глава 20 Свидание
Он проводит меня в «святая святых» СИЗО, позволяя подсмотреть в зарешеченное окошко тяжелой металлической двери, как Даню поднимают и переводят в приёмник из общей камеры. Приемником здесь называют место для свиданий.
Я вижу, что он как раз что-то кропал ручкой на листке бумаги, вольготно развалившись прямо в обуви на единственном в этой многолюдной камере подоконнике.
- Зимин! Ану спрыгивай, здесь нельзя сидеть, - доносится окрик явившегося за ним дежурного, все того же Макарова, который оформлял его на входе сюда.
Тот легко спрыгивает с высокого подоконника. Обстановка здесь мрачная и убогая, но сокамерники, по-видимому, сосуществуют друг с другом вполне мирно. Среди них он самый юный, прямо таки излучающий жизнелюбие и оптимизм. Для «старожилов» Зимин, наверное, как глоток свежего воздуха. Болтает им что-то про новый трек на вопрос Макарова «Ты че тут, романы пишешь, что ли?»
Невольно задумываюсь. Как в этом месте вообще можно что-то творить? Разве когда тебе семнадцать. В семнадцать лет, как ни крути, все окружающее неизбежно романтизируется. Или это он так рад, что мы скоро поженимся, что вдохновение бьет ключом?!
- Мм? – переспрашиваю, как только до меня доходит, что все это время дядя Ваня тихонько бубнит мне о чем-то:
- … Нам тут уже, знаешь, не до Зимина сегодня. Хотя, по-хорошему, отпустить бы его надо! Но переночует ещё ночку, завтра все, какие полагается, бумажки оформим и обратно в детдом. Ты там тоже с заявлением об увольнении не затягивай.
- Ладно, дядь Вань, вы отдыхайте уже! - согласно киваю, - и не переживайте.
- Да я эту малую борзоту знаю. Он, как выйдет из СИЗО, сразу к тебе со своей любовью! Ты скажи директору, как есть, что мол, влюбился мальчик, из этических соображений имени раскрывать не буду, хочу уволиться. Прошу без отработок, а сразу, по соглашению сторон. Она тетка мировая, я ее лично знаю. И если что, говори мне! Я с ней пообщаюсь. А теперь иди. Тяпилин в отдельной камере пока, можешь не волноваться.
Мы прощаемся, а вышедший ко мне Макаров коротко предупреждает, что будет наблюдать за нашим с подследственным общением через окошечко в двери. И на все свидание у нас, ввиду позднего времени, минут двадцать.
Я киваю ему, входя в обшарпанное, буквально молящее о ремонте помещение с тусклым освещением. И сразу же, откуда-то из этого полумрака, ко мне шагает Данил. Обнимает крепко и смело, целует в щеку.
Я подпрыгиваю от неожиданности, с бешено бьющимся сердцем. Поспешно выскальзываю из его объятия и сажусь на один из стульев первой. Из всей обстановки здесь только стол да два стула. Зимину не остается ничего другого, кроме как сесть на второй. Страшно боюсь того, что он теперь, наверное, считает меня своей невестой.
- Дань, привет, ну как ты? – мой голос звучит как чужой в этих гулких стенах. Он хмыкает и смотрит на меня, улыбаясь:
- Пойдет. В детдоме не лучше. Но, - кладет руки перед собой на стол, и интимно придвигается ко мне поближе вместе со стулом, который с противным скрежетом шаркает по каменному полу, - ты пришла. Значит, мне уже хорошо!
Я смущаюсь как дурочка, впрочем, оставаясь внешне невозмутимой. Рассказываю ему последние новости, в том числе и о Кобылянской.
Данил хмурится. Я вижу, как ходят желваки на его скулах, пока он слушает меня, и как сжимаются кулаки. Отчетливо понимаю, что дядя Ваня был прав, поселив Тяпилина в отдельную камеру! Ух, и наломали бы они тут дров, Данил так точно.
Потом он вдруг успокаивается, и снова смотрит на меня с жадным интересом. А я, в ужасе от этого, думаю только о том, что посоветовал мне дядя.