— Слышь, Андрей, я внизу видел "синих".
— Каких синих? — изумился я, обалдев от пестроты восточных весенних красок. — Крашеные, что ли?
— Да ты че? — еще сильнее понизил голос Рустам. (Он походил на мальчика Мука, прямо-таки съеживаясь на глазах в размерах.)
— Причем тут крашеные? Это воры в законе. Они пришли вышибать из тебя деньги. Отдай им, пожалуйста, бабки, а то будет нехорошо.
Я вспомнил, как в "Олимпийском" ко мне подошел большой знаток жизни и ведущий телепрограммы "50x50" Минаев и, узнав, куда я лечу, многозначительно хмыкнул: "Смотри, Андрюша, Восток — дело кучерявое".
Предсказания Минаева начинали сбываться.
— А почему, собственно говоря, я должен платить этим самым "синим"?!
— Ты что, Андрюша, совсем бестолковый? У них знаешь, какие расходы… Во-первых, "травка" сейчас дорогая; во-вторых, они тоже своим паханам платят. А карты? Опять двадцать пять. Я, оказывается, должен взять на содержание каких-то таинственных "синих" злодеев и расплачиваться за их гедонизм и карточные проигрыши.
— А если я позвоню в милицию? Ведь есть же здесь Советская власть!
— Когда меня обижают, я никогда не обращаюсь в милицию, — грустно и меланхолично заметил Рустам.
— А куда ты обращаешься?
Мне, конечно, было совершенно безразлично, куда направляет свои стопы Рустам, но затейливый этикет восточного разговора требовал учтивости. Тем более что ситуация оказалась тупиковой. Я глядел в окно, где безмятежно курлыкали горлинки в синем небе, не слышался гул самолета, который мог бы прекратить весь этот абсурд и унести нас из хлебного города домой. Что делать? Мне не хотелось, чтобы повторилась история, произошедшая в одном из восточносибирских городов, где у меня прямо из гостиницы умыкнули маленького артиста и заломили такую сумму, что я впал в отчаяние, но тогда помогли комитетчики, к которым я обратился за помощью. Надо признать, что у них хорошо поставлено дело. Уже через час счастливая "звезда" и надежда "Ласкового мая" как ни в чем не бывало топталась перед заиндивевшей дверью отеля, а средних лет дядька, в котором ни за что не угадывался чекист, строго выговаривал мне за ротозейство. Там киднэпинг не прошел, но Восток, как известно, край чудес. С сибиряками, несмотря на их некоторую неразворотливость, все-таки можно договориться, а здесь?
Рустам меж тем что-то горячо говорил, но слова его долетали в виде бессвязных отрывков. Я стряхнул оцепенение и изобразил величайшее внимание.
— Короче, Андрюша, они кого-нибудь из твоих пацанов изувечат. Отдай им бабки, останешься очень доволен. Они билеты на обратный путь купят за свой счет. Хороший вечер сделают.
Я посмотрел в теплые глаза Рустама и понял, что он самый что ни на есть обыкновенный наводчик, обретающийся под видом культурника-кооператора. Эх, какой же я наивняк. Развесил уши под Хайяма, расчувствовался. Теперь вот думай, как унести ноги самому, спасти ребят и репутацию. Ведь эти ребятишки со страстными глазами контролируют не только продажу дынь, но и способны организовать в местной печати большой шухер по поводу очередной выходки "Ласкового мая", не уважающего местное население. Меня взорвало.
— Фиг им! Ничего не дам.
— Ты че, крыша поехала?
— У меня для твоих "синих" есть клевый сюрприз. Волына такая, может, слышал? Автомат "Узи". Знакомые евреи подогнали из Тель-Авива. Бьет, как ишак копытом. Наповал. За секунду тридцать человек завалю.
— Ты че, — непритворно побледнел Рустам, — из самого Тель-Авива? Наповал…
— А ты Разина не знаешь?
Меня понесло.
— Я в прошлом году в Сочах так пятерых отоварил, что приехал министр и вручил значок. Сам понимаешь, за что. Они всей Петровкой не могли их повязать. А твоих лохов я замочу на законных основаниях. Мне за тот случай присвоили звание и дали удостоверение сотрудника шестого управления второго отдела. На цырлах будут ходить.
Спасибо услужливой памяти. Из далекого детдомовского детства она принесла выражения блатной фени, и это придавало моему бреду пугающий характер. Рустам в ужасе пятился к выходу. Он был потрясен. Как говорил некогда товарищ Мао, "враг отступает, мы наступаем". Я обрушил на него такую лавину информации о своих победах в битвах с рэкетом, что он был близок к паническому бегству.
Опять хлестаковщина, устало скажет принципиальный читатель.
Увы.
Наша перевернутая жизнь слишком часто ставит меня в такое положение, что честность может показаться жалкой и ненужной Золушкой, а хлестаковщина может стать единственным спасением.
Рустам долго не мог попасть ногами в свои мокасины, а потом гулкая тишина коридора гостиницы "Узбекистан" нарушилась лязганием дверей лифта. Полагаю, что он помчался докладывать своим боссам о невероятной информации.
Не успел я прийти в себя после психологической перегрузки (подобные трюки, скажу вам, даются нелегко), как поступила следующая информация. К одному из наших подошел прямо на этаже гостиницы человек в светлом костюме-тройке. У него был вполне миролюбивый, даже улыбчивый вид.
— Я старый поклонник "Ласкового мая".
— Очень приятно, — ответил мой артист.
— Александр Максимович, — представился незнакомец.
— Вы насчет пригласительного? — устало спросил Сергей Линюк и с недоверием глянул на Александра Максимовича. Ему было далеко за сорок. Впрочем, поклонники у нас случаются и такие.
— Да нет, молодой человек, с билетами у меня все в порядке, — он наклонился к Линюку, — вы бы передали Разину… Тут, я слышал, у вас неважные дела. Ожидается, как бы вам это сказать, встреча с нашими рэкетирами.
— Все может быть, — недоуменно произнес Линюк.
— Так вот, мы могли бы помочь избавиться вам от этой неприятности.
— А кто вы?
— Пусть вас не перегружает излишняя информация… Скажем так — группа ваших доброжелателей…
— Хорошо, я передам Разину…
— Не забудьте только сказать, что для этого потребуется десять тысяч. Совсем мелочь, так сказать. Я буду ему звонить.
Растерянный Линюк рассказал мне обо всем этом, и через несколько минут раздался звонок.
Невидимый Александр Максимович был предельно любезен.
— Я давно слежу за вами, за вашим талантом, — мягко говорил он.
— И что же вы выследили? — резко спросил я.
— Андрюша, вы меня не совсем правильно поняли. Вернее, ваш артист неверно истолковал. Мы хотим вам помочь.
— Всего за десять тысяч? — не менее жестко спросил я.
Он неестественно засмеялся.
— Сами понимаете, время такое, всем надо жить — и хорошим людям и плохим. А мы ведь принесем вам немалую пользу. Рэкетиры исчезнут, как призраки, поверьте мне. Мы ведь с вами интеллигентные люди…
— Извините, разговор бесполезен, — оборвал его я.
— В таком случае я не могу гарантировать…
Я бросил трубку.
Значит так… Сперва Рустам, а теперь спаситель в виде европейца Владимира Максимовича. И "всего за десять тысяч".
Голова шла кругом.
Я спустился в холл и взял кофе. Среди почтенных толстяков со сверкающими орденами Ленина на бостоновых костюмах не было видно ни одного в кожанках и адидасовских штанах. Лучшие люди местной теневой экономики проводили совещание. Достоинства автомата и моя известность, видимо, внесли серьезные коррективы в простой и ясный план, рожденный под тюбетейками городского отделения "Союзрэкет". Кофе по-турецки обжег губы. Что делать? В милицию, действительно, обращаться было бесполезно. На комитет надежд было больше. Но солидно ли отрывать этих людей от ловли шпионов на основе одной дохлой информации, полученной от Рустама? А вдруг все это вообще "деза", и меня собираются потрошить не "синие", а какие-нибудь черные. Кто их в этом буйстве красок разберет? Вдруг все это тонкая игра, вроде комбинаций Штирлица, обкручивавшего самых изощренных агентуристов Кальтенбруннера? Хотя какой к черту Штирлиц? Шпионить легко, а вот попробуй в Ташкенте открутиться от липких и мускулистых рук… Кофе обжигал губы, я даже поперхнулся от боли. И вдруг расхохотался.