Но неизменны запахи в подъездах. Запахи кухонь, кошек, сырости, детства. И я одновременно был и лопоухим школьником в форменной фуражке, и чужим этому подъезду собой сегодняшним. В дверь хотел постучать, как когда-то, повернувшись спиной, — каблуком, но одумался.
Деревянная старинная вешалка, потускневшее зеркало, высоченные потолки с лепным бордюром. Здесь начиналась моя жизнь.
Скатерть на столе свежая, крахмально-жесткая, со слипшейся от крахмала бахромой. Мать на краешке скрипучего стула сидела очень прямо, руки покоились на коленях. Белый кружевной воротничок темно-синего платья аккуратно расправлен. А стол, как всегда, качается.
— Вот, подложи. — Мать протянула мне несколько желтых библиографических карточек, похожих на аптечные горчичники.
Я их перегнул пополам и впихнул под ножку. Карточки эти меня сопровождали всю жизнь. Ими я играл, на них писал шпаргалки.
— У деда был, — отчитался я.
— Я знаю, знаю. Такой он беспомощный стал. Надо съездить к нему убраться, да не получается. Ты не представляешь, сколько забот. По новым правилам противопожарной безопасности обязали деревянные стеллажи на металлические сменить. Я поехала на завод, договорилась, они все сделали. Послала Григорьева привезти. Так он прямо во дворе, под открытым небом сгрузил. А ночью дождь. Я на другой день пришла — за голову схватилась. И, главное, народу нет. Одни женщины…
— Мне бы позвонила, — сказал я.
Она едва приметно улыбнулась.
— Еще пришлось с новой комплектаторшей расстаться. Другую сейчас ищу. В том году порекомендовали девочку. Я тебе, кажется, говорила. Заканчивает библиотечный. Очень хорошо ее охарактеризовали. Действительно, вроде бы симпатичная. Ведь от личного обаяния многое зависит. Вот Алексей Николаевич. Помнишь, какой он славный?
— Как он, кстати? — спросил я.
— Мы его навещали. Дочка у него милая. Он жалуется, говорит, дома скучно. Но и работать уже тяжело. Все-таки два ранения.
— Да-да, — сказал я. — Так что с девушкой-то?
— Я этой девочке, когда она работать начала, и говорю: «Узнайте насчет венгеровского словаря». Алексей Николаевич буквально за неделю до ухода в одной библиотеке договорился. Прошел месяц. Я ее спрашиваю, а она: «Ой, забыла». Ну можно ли так относиться к делу? Комплектование — это ведь самое интересное в нашей работе. А она, видите ли, скучает, хочет чем-нибудь спокойным заниматься. Пожалуйста, — мать обиженно поджала губы, — я ее перевела на библиографию.
Я включил телевизор. Хоккей передавали. Гвалт стоял ужасный. Табло не показывали, а диктор так бестолково комментировал, что я никак счет узнать не мог.
Мать очки нацепила, принялась вязать.
— Вообрази, — она поверх стекол на меня взглянула, — у Алексея Николаевича племянник — известный хоккеист.
— Ты рассказывала уже, — кивнул я.
— Я забыла, в какой команде?
— В «Крыльях».
— Ах, да. Это не они сейчас играют? Я все хочу на него посмотреть.
При очередной атаке ворота сдвинули. Пока судьи их водворяли на место, камера болельщиков демонстрировала. Многие мороженое жевали. Отдыхали после трудового дня.
— Может, я у тебя ночевать останусь, — сказал я.
Мать в знак согласия глаза прикрыла, продолжая петли считать.
— Вот кофту закончу и тебе свитер начну. Помнишь первый свитер, что я тебе связала? Перекошенный весь.
— Помню, — сказал я.
Еще воспоминание: зима, я в отвратительном школьном возрасте. В этой же комнате стою у окна, задернутого дешевым тюлем. Я болен, не то чтобы очень сильно, но что-то со мной происходит, второй месяц держится температура. Лежал в больнице, там ничего не обнаружили.
Мама в кухне. Только что от нас ушел врач-частник. Небольшого роста, лысый, румяный. Он меня пощупал, повыстукивал своими прохладными толстенькими пальцами.
— Ну что? — встревоженно спросила мама, когда толстячок сел выписывать рецепты. Почерк у него был аккуратный, круглый.
— Все в наших силах, — улыбнулся он.
Я стоял, задрав рубашку и майку.
— Вы можете одеться, — сказал он. — Закаливать мы вас будем по-другому.
Его жизнерадостность вселяла надежду. Но почему-то мне казалось, что он приехал к нам после обеда, и это было неприятно. Такое умиротворенное, сонное у него было состояние. Он все облизывался и проглатывал слюну, будто сосал леденец.
— Попринимайте это, и через десять дней я вас жду.
Оказалось, его можно не только вызывать на дом, но и посещать в поликлинике.