— И вообще, есть предложение пообедать, — вслед за ним осмелел Пал Палыч. Он глаз не спускал с незнакомки. — Как раз мы с Валерой приготовили отличный суп.
Я виновато, испрашивая снисхождения, на нее посмотрел. Она улыбалась.
— Три минуты, — возликовал Пал Палыч и устремился в комнату. — Всего три минуты.
Он вышел к нам в костюме и при галстуке — ни дать ни взять английский лорд в своем особняке.
Я быстро накрыл на стол.
Превосходное вино принес Гена. Легкое и душистое, с едва заметным привкусом осенней грусти. Восхитительное вино, мы сразу оценили, после первого глотка. И переглянулись. И вновь наполнили бокалы.
— Ну что же, — сказал Пал Палыч. — Я рад познакомиться с друзьями Валеры. И я поднимаю свой бокал за дружбу, за всех вас… За всех нас.
Дождь за окном потрескивал, как поленья в костре.
— Боялся, что не довезу, — радовался Гена. — Меня в Молдавии совершенно убедили, вино — живая жидкость, от перевозки может умереть. Нас там в винсовхоз возили, угощали старым вином. Густое и очень крепкое. Мы с приятелями наполнили фляги, а когда открыли в городе — кислая водичка. Настоящее вино нельзя трясти, нельзя взбалтывать. Знаете, почему на этикетке молдавских вин аист? Легенда такая есть, во время войны с турками была осаждена молдавская крепость, жители умирали от голода и жажды. Но вдруг прилетели аисты и в клювах принесли по грозди винограда. Так люди были спасены и дождались освободителей.
— Здо́рово! — Пал Палыч хлопал в ладоши. Гена останавливал его и дальше рассказывал.
Я их стеснялся немного. Она наклонилась ко мне и шепнула:
— Ужасно симпатичные ребята…
— Отличная легенда, — говорил Пал Палыч. — Хорошо сидим, отлично сидим. Мы живем, спешим, и времени у нас нет не то что о других, о себе подумать.
Глаза у него стали добрые-предобрые, он любяще и подолгу на каждого из нас смотрел. И язык был ему не вполне послушен.
— Хорошо сидим, отлично сидим.
Он счастливо улыбался, смеялся Гена, у нее глаза блестели, и я радовался.
Я включил свет. Все предметы как бы обступили нас, стало еще теснее, еще уютней.
— Эх, гитары нет, — грустил Гена. — Я бы вам спел.
— И вина на донышке, — страдал Пал Палыч.
— Как славно, — говорила она. — Мне почему-то кажется, мы встречаем Новый год.
Гена сорвался с места.
— Я сейчас.
— Погоди, — удерживал его Пал Палыч.
— Останьтесь, Гена, — звала она. — Уже поздно. Не надо, не ходите.
Гена только рукой махнул. Умчался.
— Отличный парень, — сказал Пал Палыч.
Я письма взял и в кухню ушел. Читал.
Что я знал о нем?
«…Это очень больно — приехать и не застать тебя, и снова писать письмо, будто издалека, хотя я в твоем городе, рядом с твоим домом. Ну что ж, такая, видно, судьба, или, вернее, не судьба…»
Пришел Пал Палыч. Не садился, навис надо мной.
— Ты понял? Понял, почему я здесь, у тебя? Ведь ты все понял?
Он ушел, она тихонько в кухню вошла.
— Лихо ему? — спросила.
Гена вернулся. Серебряные головки шампанского блестели в сумке.
— Новый год так Новый год! — закричал он.
Но не надо было ему уезжать. Все кончилось, потускнело. И напрасны были попытки вернуть, удержать.
— Хорошо сидим, отлично сидим. Есть предложение в ближайшее время снова собраться.
— И главное — повод, повод есть, — подхватил Гена. — У меня скоро день рождения.
— Отлично, — сказал Пал Палыч. — Здесь, в этой квартире, в семь вечера.
— Нет, — сказал Гена. — Приглашаю всех в ресторан. Запишите число и место встречи. Меня там все знают…
Пал Палыч достал ручку, взглядом искал, где записать. Она книжку раскрыла.
Шампанское кислое оказалось. Гена утянул меня от стола. И как тогда, возле своего дома, вцепившись мне в руку, говорил сбивчиво и торопливо:
— Я специально к тебе присматривался. Ты хороший. Я пробовал с ребятами из ансамбля говорить. Они не те. Они посмеяться могут. Понимаешь? Я не хочу, я этого боюсь. Помнишь, я говорил про изнанку жизни? Так вот, я мало кому позволяю изнанку своей жизни увидеть. А тебе верю. Ну что тебе стоит? Раз в неделю или даже раз в месяц. А? Заглянуть, поговорить. А? Я очень прошу…
Пал Палыч звал нас для нового тоста.
Я НЕ ЗАБЫВАЮ…
Поливать могилу не нужно было, земля после дождя сырая, но я поливал, выметал опавшие листья, они хрустели, как пергамент, ставил в стеклянную банку с водой тугие фиолетовые астры.