На улице ветер совершенно распоясался. Мы повернулись к нему спиной. Так и шли, бесцеремонно подталкиваемые в спину.
У ближайшего кафе очередь стояла человек в двадцать. Я без колебаний пристроился в хвост. Марина вскинула на меня возмущенные глаза.
— Знаете, — сказала она, — я, пожалуй, домой поеду.
Некоторое время я плелся за ней, чувство вины держало меня на привязи. Но потом угодил в лужу, набрал полный ботинок воды и отстал.
…Пал Палыч порхал по квартире с недавно приобретенной полочкой, мурлыкая арию тореадора. Фартучные завязки болтались сзади, как поросячий хвостик.
— Валера, — крикнул он, влезая на стул и примеривая полочку к стене, — посмотри, так хорошо будет?
— Очень, — сказал я, не взглянув.
— Ты что такой невеселый, а? Держись бодрей. Вот будет тебе столько лет, сколько мне, тогда загрустишь, А сейчас какие у тебя заботы? Холостой, интересный. Друзья тебя любят.
Я ушел в кухню.
— Валера! — снова крикнул он. — Что за стена у тебя? Ничего не держится. Иди помоги!
В дверь позвонили. Еще кого-то несло.
— Открой! А то я отметину потеряю.
В подслеповатом свете лестничной лампочки горбилась фигура пилигрима в длинном, до пят, одеянии.
— Валера, — заговорила фигура, и по голосу я тотчас узнал шустряка из тех двух.
Я захлопнул дверь. Он отчаянно заколотил в нее, будто за ним гнались.
— Ну чего? — вылетел я на площадку. — С лестницы тебя спустить?
— С Гришкой беда! — в голос закричал он. — Я здесь никого, кроме тебя, не знаю.
— Зато я вас знаю!
Я дверью грохнул, штукатурка посыпалась.
ПАЛОЧКА-ВЫРУЧАЛОЧКА
Остаток вечера Пал Палыч, как захворавшая птица, хохлился. Полку мы молча приладили, чай пили тоже молча и каждый сам по себе. Наконец, когда я уже кровать расстелил, он надтреснутым от обиды голосом, глядя в сторону, заговорил:
— Почему ты прогнал его?
У меня внутри закипело.
— Ах, Пал Палыч, — с медовой сладостью отвечал я, — я сам знаю, что делаю. И не учите меня, пожалуйста.
— В таком случае объясни. У тебя что, принципиальные соображения были?
— Не захотел, и все, — упрямо сказал я.
Пал Палыч ладонью потер лоб.
— Слушай, — сказал он, — у меня ощущение, что я с ума схожу. Что случилось? Какой-то абсурд. Тебя о помощи просили. А ты его даже не впустил.
— Что у меня, постоялый двор, что ли?
Осекся, но поздно.
Пал Палыч растопыренные толстые пальцы к пухлым щекам прижал, как бы стремясь внезапный румянец скрыть. Медленно поднялся.
— Пал Палыч, не надо, — пытался я его остановить. — Они воры, обыкновенные воры. Они у меня в шкафу шуровали.
Пал Палыч старался не встречаться со мной взглядом. Вышел в прихожую.
Я за ним. Вцепился в лацканы его пиджака.
— Если вы уйдете, я себе никогда не прощу.
— Валера, ну что ты, — сказал он. — Я действительно, — тут он сделал жалкую попытку улыбнуться, — загостился.
Я впивался глазами в его доброе лицо. Он отворачивался.
В тишине гулко пульсировали часы. Трубы пели, как мартовские коты. И вдруг с грохотом — мы оба вздрогнули — что-то обрушилось в комнате. Мы устремились туда. На полу валялась расколовшаяся полка.
Пал Палыч, подобрав длинные полы пальто, горестно и любовно опустился на корточки перед ее останками.
Я облегченно вздохнул.
ВЗГЛЯД В ПОДЗОРНУЮ ТРУБУ
От графика мы безнадежно отставали, Голубкина нас подхлестывала, хотя мы и без того от кульманов не отходили.
— Мы отдохнем, дядя Ваня, отдохнем, — говорил Даня и при этом нервно хохотал.
Вместо Лаврентьева временно оформили худого, лысоватого и всегда гладко выбритого мужчину. На столе Лаврентьева новенький — Козлов была его фамилия — навел идеальный порядок. Если мне или Дане случалось положить к нему бумажку или карандаш, он воспринимал это как личную обиду и демонстративно возвращал забытый предмет владельцу.
Меня он тем не менее выбрал доверенным лицом. Пристал вместе ходить в буфет и за обедом рассказывал, почему ушел с предыдущей работы. Тамошний начальник пришелся ему не по вкусу.
— Я сперва думал, ему нужен мальчик-стажер, — говорил он, присвистывая вставными зубами. — Стажер, который слушал бы его раскрыв рот. Но, оказалось, ему нужен профессор, с которым он мог бы обращаться, как со студентом, чтобы самому при этом чувствовать себя академиком.
У меня голова шла кругом от этих нанизываний. Даня, если ему случалось при подобных разговорах присутствовать, начинал нервно дрыгать ногой.