— Какие у тебя на вечер планы? — неожиданно спросил Пал Палыч.
Глаза у меня вопреки желанию забегали.
— Так, — неопределенно сказал я. — К матери обещал зайти…
— А. Ну все. Все, — он рубанул ладонью воздух, отказываясь от посягательств на мое личное время.
— А что? — полюбопытствовал я.
— Да так…
Я пожал плечами, как бы не настаивая, но обижаясь.
— Пройтись после работы хотел, — сказал Пал Палыч. — Погулять. Думал, ты мне компанию составишь.
— А чего? Можно, — сказал я.
Воздух, плотный и сырой, прилипал к лицу, и ладони сделались влажными. Пал Палыч мощно, как ледокол, торил дорогу в людской толчее… Я с трудом поспевал за ним, держась в кильватере и гадая о маршруте.
Первым пунктом оказался гастроном. Порыскав в молочном отделе, Пал Палыч спросил:
— Ты домой будешь что-нибудь брать?
Я посмотрел на очередь у прилавка.
— Да это недолго, — сказал Пал Палыч. — Становись в отдел, а я в кассу.
В булочной мы управились значительно быстрей. После этого шли, кажется, без всякой цели — видно, фантазия Пал Палыча иссякла. Сзади я скептически обозревал его: шлица пиджака расходилась от поясницы широким треугольником.
Темнело быстрей, чем обычно. И, наконец, хлынуло. Пал Палыч замер в растерянности. Я подхватил его под руки и потащил в кафе на другую сторону улицы.
Он плохо гармонировал с легкомысленной обстановкой этого заведения. С большим трудом устроился на изящном металлическом стульчике. Сидел на нем, как тесто, которое через край кастрюли переваливается. Здоровенный портфель боялся из рук выпустить, держал на коленях. Официант за спиной Пал Палыча подмигнул мне и, показав на него глазами, состроил рожу. Я отвернулся, не желая его поощрять.
Дождь грохотал в трубах. Огромное окно, возле которого мы сидели, будто завесили плотными жалюзи.
Вбежали двое мужчин. Воротники пиджаков подняты, возле ног сразу натекло по огромной луже. Долго причесывались, отряхивались, как щенки после купания.
Пал Палыч, далеко отставив руку, вгляделся в старенькие свои часы на кожаном ремешке.
— Еще один день прошел, — сказал он. — А что сделано? Каждый день — это жизнь в миниатюре. В нем всего понемногу: работы и отдыха, радости и печали. Что-то ты приобретаешь, а что-то утрачиваешь, иначе день не полон, не прожит, как надо…
Мужчины, пользуясь тем, что в кафе пусто, разулись. Официант сделал им замечание, они кивнули, но ботинки не надели.
— Ты доволен сегодняшним днем? — спросил Пал Палыч.
Я пожал плечами.
— А ведь каждый день — один-единственный, он никогда не повторится. Я раньше думал: сегодня абы как проживу, а завтра… Но завтра — это уже совсем другой день.
Официант принес заказ. Пал Палыч налил минеральной воды, поднял бокал и забыл о нем.
— Знаешь, что такое любимая женщина? — снова заговорил он, — Это женщина, с которой тебе всегда хорошо. Утром и днем, в радости, в беде. Даже когда совсем плохо, а посмотришь на нее — и тебе хорошо. Говорят: «Ищите женщину». Это правильно, очень правильно. В истоке наших поступков почти всегда женщина. Делаешь что-то, а сам думаешь, как бы она к этому отнеслась.
Только что сидел весь опущенный, расслабленный и вдруг воодушевился.
— Для меня всегда на первом месте работа. Успокаиваешься, только поняв, что сумел время преобразовать, материализовать, что ли. Своим трудом его овеществил. А?
«Этот вечер никогда не кончится», — подумал я.
К нам подсел один из промокших мужчин. В носках. Он старался держать голову прямо, она сваливалась набок.
Пал Палыч болезненно поморщился.
— Уйди, — внятно сказал я мужчине.
Он поднялся, с грохотом опрокинув стул.
Дождь кончился.
На пустынной набережной хозяйничал ветер. По реке плыл ярко освещенный речной трамвайчик, музыка в радиорубке наяривала вовсю, хотя пассажиров на палубе не было видно.
— А если нам по реке прокатиться? — предложил Пал Палыч.
— Поздно уже, — сказал я.
— Разве поздно?
Он облокотился о каменный парапет и громко крикнул вслед удаляющемуся пароходу:
— Эгей!
Дрожащий звук долго висел над водой.
Замедлив шаги и пристально на нас посмотрев, проследовал милиционер.
— Можем ко мне пойти, — предложил я.
— Да нет, не стоит, — сказал Пал Палыч. — А впрочем, поехали.
Он сел в угол, под торшер, в одну точку уставясь. Отбрасывал мрачную тень на обои. Предложенное мной яблоко машинально схрумкал.
— Ты не беспокойся, я сейчас уйду.