Какой-то парень отирался возле. Едва я присел к столику, он тут как тут. Помятый пиджачок, сигарета прилипла к губе.
— Ты сам откуда? Откуда? — дернул меня за рукав.
Я посмотрел на его руку, потом на него самого. Он, разумеется, намека не понял.
— Из Москвы, — сказал я.
— Какие там у вас новости?
— Что тебя конкретно интересует?
— Ну так, вообще.
— Вообще все в порядке.
— Тогда дай рубль, — сказал он.
На смену появился другой. Небольшого роста, коренастый, в сером затасканном плаще. Черные курчавые волосы, похоже, давно не чесаны, он в них то и дело запускает пятерню. Искоса поглядывал сонными зеленоватыми глазами.
Я от него незаметно отодвинулся. Не тут-то было.
— Не скажете, сколько времени?
— Без двадцати пять.
— А вы не из Москвы случайно?
— Я с твоим приятелем этот вопрос уже обсудил.
— Каким приятелем? — удивился он.
Вдруг захотелось совсем уйти. Когда долго ждешь, у ожидания появляется привкус ненужности.
— Вы меня с кем-то путаете, — снова пристал кучерявый.
— Исчезни, — посоветовал я.
И замер. Сердце словно споткнулось, неприятно-теплая волна разошлась по телу. Ольга пересекала холл, стягивая с головы яркий платок. Каблучки ее звонко стучали по мраморному полу.
— Привет, — сказала она. — Я отправила тебе письмо.
— Прочту, когда вернусь, — сказал я.
— Точно, перепутали, — снова возник сбоку растрепанный.
Я отстранил его рукой.
В лифте какая-то женщина очень внимательно смотрела. Где-то я ее раньше видел. Показалось даже, она едва заметно кивнула, здороваясь.
По коридору мы шли молча.
В номере Ольга задернула шторы, включила маленький свет. На тумбочке — лак для ногтей, маникюрный набор, стопка репродукций. Верхняя — «Портрет камеристки».
— Господи, — Ольга откинулась в кресле, закрыла глаза. — Когда все это кончится?
— Что именно? — Я стоял, привалясь плечом к дверному косяку и скрестив руки на груди.
— Неужели ты не понимаешь? Не надо нам больше видеться. Не надо.
— Ты что, замуж за него выходишь? — спросил я.
Она резко выпрямилась, пальцы впились в подлокотник.
— Ты видел его?
— Еще бы, — сказал я. — Он меня до самого дома подвез.
Я опустился на колени, взял ее руку в свои. Она попробовала высвободиться.
— Все будет хорошо, — сказал я.
— Нет, не будет. Если б ты знал, как я хочу в него влюбиться…
— Не плачь, — попросил я, — не могу, когда ты плачешь.
— Какое же прощание без слез? Я и письмо писала, ревела. Переписывать пришлось.
— Мы не прощаемся, — я прижался головой к ее коленям.
— Прощаемся, Валера. Прощаемся. У тебя своя жизнь. Я пробовала, старалась, но видишь… Ты не думай, я тебя не корю. Время нужно, чтобы ты изменился.
В дверь постучали. Сухой противный звук.
— Ольга Максимовна, уезжаем!
— Надо же, тушь потекла, — сказала она. — А завтра мы уже в Минске. Тебе повезло, что застал.
МУЗЫКА И МУЗЫКАНТ
Из окна своего номера я видел, как она вышла, остановилась, поставила чемодан на землю. Какой-то мужчина из группы подбежал, подхватил его, донес к автобусу.
Галопом промчались двое опоздавших, один придерживал шляпу, чтоб не слетела.
Автобус медленно вырулил на середину мостовой и поехал.
Я лег на кровать лицом вверх. Блики машин скользили по стене и потолку, как в детстве, когда один в комнате. Целая карусель бликов. Так все быстро: детство, оглянуться не успел, а уже в незнакомом гостиничном номере. Да и было ли оно, прошлое? Или все приснилось, а теперь проснулся?
И вот я гадал: что было, а чего не было? И почему так легко отпустил ее?
Грянуло за стеной танго-кумпарсито, конек наших чемпионов. Его сменила зажигательная мелодия с кастаньетами, а следом два высоких женских голоса пошли выводить что-то неземное. Порой музыку перекрывали смех и голоса; то хором, то поодиночке выкрикивали непонятно к чему относившееся слово «крыша». Или «Гриша»?
Бухнул в стену кулаком. Но им меня трудней было услышать, чем мне их. Я выскочил в коридор и несколько раз саданул по их двери ногой. Музыка стихла.
— Кто? — встревоженно спросил мужской голос, приблизившийся с той стороны.
— На часы посмотрите! — крикнул я.
Щелкнул замок, лысоватый мужчина в белой рубашке и галстуке, но по-домашнему без пиджака, щурясь на свет, стоял передо мной.
— Что вам?
— Часы у вас есть? — сказал я.
Он растерянно оглянулся и отступил, взгляд мой устремился в глубину комнаты. Я увидел в полумраке стол, уставленный бутылками и цветами, а за столом небольшую компанию, все повернулись на шум и тоже меня разглядывали. Накурено у них было ужасно, дым, потревоженный потоком воздуха, лениво расползался клочьями. Одна из женщин отвернулась, прижала ладонь к виску, как если бы у нее внезапно разболелась голова. Все это длилось одно мгновение, но я успел узнать: это она разглядывала меня и Ольгу в лифте.