В комнате произошло движение. Испуганно метнулись кисейные остатки дыма. Встал мужчина, оказавшийся очень полным, стремительно приблизился и пузом, пузом стал меня теснить.
— Ну чего, чего? — бессмысленно повторял он и, неожиданно выбросив вперед руки, сильно и больно толкнул меня в грудь. Ковровая дорожка смягчила падение, я тут же вскочил, но мужчина проворно захлопнул за собой дверь. Сгоряча я попытался ее высадить.
Кто-то осторожно прикоснулся к моему ушибленному локтю. Я резко обернулся. Мой лохматый знакомый из холла. Только вместо засаленного плаща он надел костюм бордового бархата и белое жабо. Кошмар продолжался.
— Что с тобой? — Его участливый взгляд искал встретиться с моим.
— А что с тобой? — сказал я, рассматривая его наряд.
— Ну что ты, — он вдруг погладил меня по плечу и так мягко, ласково, что я в один миг оттаял. — Тебе плохо, да? Меня Геной звать. Ты скажи, что с тобой.
— Откуда ты взялся? — прошептал я.
— Я на этом этаже живу. Мы здесь в ресторане играем.
— Черт, — сморщился я от неожиданной пронизывающей боли в локте.
ИЗНАНКА ЖИЗНИ
Завтракали мы с Геной в буфете на первом этаже. Зал был почти пуст. Несколько командированных, хмурых и бледных от недосыпа, в белесоватом свете пасмурного утра обособленно, каждый за своим столиком, пили кефир.
Гена переоделся в гражданский затрапез, но швейцары и подавальщицы его узнавали и здоровались. Со мной тоже, я отвечал. Внимание льстило.
— Сколько вы уже здесь? — спросил я.
— Две недели. Пора сматывать удочки.
На правом локте его вишневая водолазка совершенно протерлась. Он дырки то ли не замечал, то ли выдерживал такой своеобразный шик.
Свою ночную эскападу я объяснил неприятностями по службе. И Гена меня утешал.
— Я тебя очень хорошо понимаю. Все мы в одном котле варимся, мне, думаешь, легче? Но это все изнанка жизни, не придавай значения.
«Изнанка» у него с языка не сходила, в конце концов я спросил, что он имеет в виду.
— Изнанка жизни, — сказал он, облизывая пальцы и причмокивая, — это то, что скрыто от глаз. Вот мы с тобой сейчас едим эти блинчики с мясом, а ведь приготовили их вон там, — он показал за перегородку. — Вот их работа и есть для нас в настоящий момент изнанка жизни.
— Легко жить, если в кухню не заглядывать, — сказал я. — А фасад всегда глаз радует.
Гена задумался.
— Конечно, у каждого свои правила. Но поверь: чем меньше знаешь, тем лучше. — И разговор переключил: — Какие планы?
— Первым же самолетом в Москву, — сказал я.
— Может, и мне с тобой?
— А как же ансамбль? — спросил я.
— Да я через несколько дней их догоню. По дому соскучился, по сестренке. А что? У меня отгулов полно.
— И все-таки, давай договорим. Насчет правил, — попросил я.
— Ну что ты хочешь от меня услышать? — усмехнулся он. — Ты объяснил: на работе неприятности. Я верю. Но ведь я видел, как вы вчера в холле встретились. Какие у вас глаза были…
От двери к нашему столику направлялась женщина в строгом черном костюме. Я мельком на нее взглянул. Она меня преследовала. В лифте, в соседнем номере и здесь, сейчас.
Подошла, улыбнулась.
Я привстал, Гена неуверенно со своего места кивнул.
— Я на минутку. Вы позволите?
Мы оба вскочили предложить ей стул. Она села, привычным движением достала из сумочки сигареты. Гена щелкнул зажигалкой.
— Ну, как жизнь, Валера? — спросила она.
Я терялся в догадках.
— Вы здесь в командировке?
— Нет, — ответил я.
Я отчаянно рыскал в лабиринтах памяти. Из отдела кадров, что ли? Или какая материна подруга?
— Отпуск?
Она шутливо погрозила мне пальцем.
— Нехорошо.
— Жизнь так складывается, — объяснил я.
Она обратилась к Гене:
— Будьте добры, возьмите мне кофе. — И когда он отошел, понизив голос, продолжила: — Услуга за услугу. Я не скажу Пал Палычу, что видела вас, а вы не говорите, что видели меня. Идет?
Тут только осенило: да ведь это же его супруга, мы с ней на новогоднем вечере рядом сидели. И даже имя ее всплыло: Ирина…