Она смотрела на меня глазами, в которых и озорство, и хитрость, и глупость перемешались. А лицо под бледной пудрой было напряженно-неподвижным.
— Разумеется, не скажу, — я заставил себя усмехнуться.
ДЕДУШКА И ВНУЧЕК
Он был похож на пай-мальчика — прилежного, большеголового, разумного. Сидел в уголку продавленного своего диванчика. Пальцы сцеплены, как от холода. Невообразимая, вся в огромных масляных пятнах, толстовка. Сколько ей уже лет?
Я вошел — он вздрогнул.
— Это кто? — И ладонью от света заслонясь: — Валера? Вот не ждал.
Я чмокнул его в прохладную небритую щеку.
— А мама сказала, ты в командировке.
— Вернулся.
— Устал?
— Нет. Отдохнул, отвлекся.
— Что? Как ты сказал? «От блох…»? — Лицо его приняло напряженно-мученическое выражение.
— Отдохнул, отвлекся… — внятно повторил я.
— А… отдохнул… Ну а в чем же была цель твоей поездки?
— С новым оборудованием знакомился, — сказал я.
— Так-так…
А глаза ясные. Очень ясные, до водянистости. И кровяные прожилки. По круглому глобусу зрачка красные речки.
— Так как живешь?
— Расстраиваюсь ужасно. Сам посуди: не успел Картер президентом стать, сразу комитет создал, который собирается расходы на вооружение увеличивать.
На стульях и подоконнике — высокие стопки газет: снизу — пожелтевшие, истрепанные, сверху — свеженькие. И еще сколько связок я прошлый раз на антресоли запихнул.
Отрывной календарь на четыре дня отстает.
На буфете перегоревшие лампочки. Одна к одной аккуратно уложены. На них ровный слой пыли.
— Представь себе, я новый способ общения с прачечной открыл: теперь на дом вызываю. Так гораздо удобнее. В парикмахерской был.
— Я вижу.
Даже солдатам принято волосы подлинней оставлять.
По такой аккуратненькой головке, наверно, мама любила его гладить. А что изменилось? Только лет прибавилось. А в остальном — такой же беспомощный, слабый. А впереди… И не свернуть, не избежать. И утешения нигде и ни у кого не найти.
Интересно, как там, в прошлом, ему будущая жизнь рисовалась? И мог ли он себе такое представить: сидит — старый, слабый, тело непослушное, а напротив — внук. Странно это — откуда внук, если он недавно сам таким был? Неужели и сын у него был, и жена? И их тоже нет. Неужели?
И каким рентгеном надо просвечивать, чтобы в нем, столько пережившем, неловком, согнутом, мальчишку увидеть?
Даже сейчас, за эти минуты, пока мы разговариваем, он еще больше состарился.
— Валера, а у тебя вид утомленный.
— Замотался, — сказал я. — Все дела, встречи.
Он этому объяснению обрадовался.
— А как же, ты ведь уже взрослый. У тебя знакомых все прибавляется, так и должно быть. А у меня… И позвонить некому. Так иногда задумаешься… Только в этом году… Считай, — он негнущиеся пальцы начал с усилием загибать. — Былеев — раз, Ермаков Алексей Степанович, Долинин. Дальше — Калягина Антонина Васильевна. А ведь совсем недавно ко мне приходила. Ее, правда, студентка провожала, одна она идти не решалась. Глаза…
Нахохлился, будто ветром подуло.
— Ну а теперь ты мне что-нибудь расскажи. А то все я говорю.
— Да нечего, — сказал я.
— Как это нечего? Вот ты в Ленинград ездил. Поправился тебе город? Я в молодости там бывал. Приезжаю, сразу на извозчика — и к доктору Воблому. Такая странная фамилия у него была. Он, кстати, после революции в Москву переехал. Я его приглашал и к твоему отцу, когда у него аппендицит был. И к сестрам. А мой папа вообще врачей не любил. Всегда над ними посмеивался. Воблый обижался.
Настенные часы с хрипом и натугой пробили.
— Ладно, пойду, — сказал я.
— Спасибо, что навестил. Мама твоя меня не забывает. Продукты вот привезла. Сам-то я… Походишь чуть-чуть, и сил нет.
Мне опять не по себе сделалось. Сколько людей до нас прожили свои жизни! И кто-то, наверно, вот так же буднично прощался. И уходил. Текло время. И дотекло до нас. И дальше потечет. Все мелочи жизни, вроде такого прощания, канут. Как мы о тех, прежних, не знаем, так и те, будущие, не узнают о нас. Об этой нашей встрече, разговоре. О том, что жили-были дед и внук.
«Дедушка!» — чуть было не крикнул я.
— А здоровье все-таки необходимо беречь. Ты зарядку делаешь?
— Нет, — сказал я.
— И напрасно. Я обязательно четыре-пять упражнений каждое утро выполняю.
Он меня за руку взял, стиснул.
— Крепко?