А она договаривалась с Богом. Который из Бога в один прекрасный момент несколько недель назад стал обычным, ничего не значащим божком, что забрал жизнь крохотного мальчика, богом, что не стоил ни веры, ни тем более любви.
(Слова-слова-слова. Десятки-сотни-слов, что возвышали славу, милосердие и доброту, никем и никогда не виденную.)
Сильные руки помогли подняться из-за стола. Сильные руки прижали к стене. Шеф, который неизвестно каким чудом появился в баре, склонился над Питом. Воздух резко закончился в легких, и холодные иголочки поползли вверх по позвоночнику. Терри держал ее, пока Девлин выматерился сильнее, чем когда МакВи разбил служебную машину, подхватил Питера под руки и потащил к выходу.
— Это даже не дружба, — от голоса Питера становится легче на сердце.
Падди опускает голову и ощущает на себе его взгляд. Ни Шон, ни Терри никогда так не смотрели на нее. Ни Шону, чье помолвочное кольцо Падди носила как самое важное в жизни украшение, ни Терри не пришло в голову, что…
Питер касается ее лба кончиками пальцев.
Эдвардс удивленно смотрит на нее и трет полотенцем пивной бокал. Падди вопросительно поднимает бровь. Эдвардс нервно улыбается и отводит взгляд.
— Не хмурься, пожалуйста, — говорит Питер мягко, ласково. — Не надо, девочка.
Простые слова успокаивают сильнее, чем его заверения о наступившей ремиссии. Ага. Будто бы никто не заметил, как изменился доктор Пит.
Падди растягивает губы в откровенно жалкой улыбке, поднимается вслед за ним и гонит из головы навязчивую мысль, что это, возможно, одна из последних вечерних посиделок. Для Падди превыше всего факты, и то, что она видит, не может ни обрадовать, ни обнадежить.
Питер помогает ей надеть плащ. Знакомая фигура — Терри? — в коричневой кожаной куртке поспешно покидает помещение. И огонек догорающей веры гаснет в сердце под звук дверного колокольчика.
***
Падди никогда не любила тишину. Тишина пугает. Потому плеер — ее защита от внешнего мира — всегда с ней, куда бы она ни шла, что бы ни делала. Шум проходящих мимо людей, проезжающих по дороге машин, шелест деревьев в парковой зоне — все это часть живого, дышащего, спешащего, создающего и поглощающего мира. И иногда Падди кажется, что в аду, в том самом, в который всенепременно попадут — по словам мамы — такие, как она, и прочие прожигатели дарованной милости, будет тихо.
(Холодно, тихо и темно.)
Она вздрагивает и вцепляется в рукав пальто Питера.
На ее памяти лишь однажды тишина стлалась ковром, словно туман обнимала кадки с цветами и тусклые лампы. Непонятные запахи витали вокруг, но тот, который удалось идентифицировать, мышиный, сильнее всего бил в нос.
Было холодно, тихо и темно.
Питер, тот еще любитель иронии, говорил, что раньше окна его палаты выходили на кладбище. На что они выходили там — Падди так и не узнала, жалюзи кто-то опустил до самого подоконника. Стул был неудобным, как и присутствие Терри, с которым пару минут-часов-дней назад — за последнее время Падди устала вести подсчет, — она вновь поругалась. Терри, который не хотел приходить, но боялся оставить ее одну. Терри… Который по непонятной причине стал ей противен.
«Что же ты молчала? Я бы вас благословил».
«Да от тебя я не дождусь ничего, кроме упреков».
«Я тебе не врач, я не мог знать наверняка».
«Раз я тебе не нужен, то зачем ты продолжаешь возвращаться?»
Если на первые три реплики Падди могла подобрать довольно убедительные и едкие ответы, то с четвертым пунктом была проблема. Она сама не знала, почему не ушла.
Хотя уходить-то ей не было куда. Сестрица не удержала язык за зубами насчет ее отношений с Терри, и чтением бессмысленных молитв якобы вину перед мамой искупить не представляется возможным.
Вокруг все рушилось, как карточный домик от порыва ветра; ее крохотный замок рассыпался. Презрение семьи оказалось сильнее любви. Падди впервые, будто слова матери наконец возымели эффект, смиренно принимала выпавшие на ее долю испытания, позабыла о жизненно важной гордости и вспомнила о кротости.
«Кротость» — скорее, как правильно заметил Питер, трусость, — семейная черта Миэнов. Как и бессмысленная отвага, жертвенность и наследственный идиотизм. О последнем Падди себе ежедневно напоминала, когда садилась за стол, который Девлин по просьбе Пита отдал ей.
«Как жаль, что я не увижу твоего восхождения», — говорил Питер с улыбкой еще до финала истории с погибшим ребенком, и снова заставлял Падди поверить, что цель реальна, что достичь всего удастся и хоть кто-то в этом чертовом мире за нее по-настоящему рад.
Она сбросила с плеча ладонь Терри, глубоко вдохнула и зашла в комнату после врача.
— Как жаль, что я однажды проснусь посреди ночи и пойму, что мне даже не удалось с тобой попрощаться, — Падди расправила складки на простыне, которой укрыли бледного Питера до самого подбородка.
(А Библии рядом с ним не было.)
Лазейки в священном писании нет. Питер это знал. Не зря же был — «Есть и останется, черт побери», поправила себя Падди, — доктором богословия.
Лазейка в жажде жизни. По крайней мере, ей очень хотелось в это верить. Дело за малым: осталось пробудить эту жажду.
Тогда тихий смех Питера и стучащее в ушах сердце скрыл звук жалобно скрипнувших петель.
А сейчас Питер молча помогает ей открыть дверь — второй комплект ключей хозяйка квартиры почему-то до сих пор так и не принесла, несмотря на все просьбы Падди. Питер быстро переодевается, заваривает крепкий ароматный чай и оставляет на ее рабочем столе фиолетовую чашку с лягушками.
«Вечность», как он называет время вынужденного безделья, приятно коротать с печатным изданием в руках. Вина снова пробуждается ото сна и впивается когтями в межреберье; будь на ее месте кто-либо другой, Питер вряд ли бы отказался от своей должности — выбирая между собой и Падди, он снова пошел ей на уступки. Питер со смешком берет верхнюю книгу, одну из тех, которые Падди удалось унести из дома прежде, чем мать под кроткое согласие отца выставила ее вещи за порог, и скрывается в своей комнате.
Она улыбается и достает из сумки блокнот. Мелкие буквы вразнобой скачут по линованным листам, отчего уже через несколько минут болят глаза. Падди отпивает чай из чашки и от души проклинает свой корявый почерк.
«Не замарать рук», «смена руководства», «по словам достоверного источника, из-за проблем в личной жизни г-ну (в заметке было отнюдь не господин) МакХонесси придется покинуть пост». Формулировка ни к черту, но нельзя же без наличия более чем слов утверждать, что всеми уважаемый судья изменяет супруге с юной секретаршей, ради просьб которой и меняет приговоры. Падди злится, хрустит костяшками. Как пить дать, ночное дежурство. МакВи будет счастлив.