— Терри нас покинул, настали смутные времена и большое горе. И почему-то подозрения насчет причины ухода пали на меня, — Падди прокручивает колесико перемотки и не чувствует ничего, кроме приятного покалывания от злорадства. Ушел — туда ему, слабаку, и дорога. Милис не видно. Желудок урчит: с самого утра, кроме кофе и булочки с шоколадом, любовь к которым она не смогла преодолеть, там ничего не было. — Нужно будет сказать Питеру, чтобы он попробовал вернуться, — произносит она и глядит на Милис с коричневым бумажным пакетом. — Если я завтра подам эту идею, как думаешь, большой босс рассмотрит его кандидатуру?
— Какому еще Питеру? — МакВи откусывает кусок от сандвича и нервно постукивает по рулю. Крошки белого хлеба оседают на куртке.
Падди закатывает глаза и отворачивается к окну. Когда Джордж МакВи занят едой или заведомо безуспешным подкатом к очередной, с позволения сказать, леди, на мыслительную деятельность того не хватает. Справа останавливается кобальтовый опель аскона, к которому так торопится юная, старше ее максимум на год, Клэр. Падди досадливо морщится: хоть таких машин, как у господина судьи, всего ничего на город, но номер вряд ли разглядишь на фото.
— Какой Питер? — переспрашивает МакВи и откладывает бутерброд. Надкусанный каперс летит на приборную доску.
Падди отмахивается от МакВи, как от надоедливой мухи, и жмет на ручку — нужно подобраться ближе, может, удастся сделать снимок получше.
— Эй, ты что творишь? — возмущенно выдает она, когда МакВи ощутимо тянет ее за рукав. Милис садится в опель, и как только дверь за девушкой закрывается, водитель жмет на газ. — Ну гляди, что ты наделал. И что теперь?
МакВи удивленно смотрит на нее, смотрит так, будто ждет, когда Падди улыбнется и скажет, что пошутила.
— Миэн, если это была попытка меня подколоть, — МакВи горбится, кривая усмешка стирается с лица, — то худшей шутки за все свои годы я не слышал. А я здесь уже лет пять работал, когда остряк Мюррей только приперся в редакцию.
— Да какие шутки? Девлин что, уже кого-то нашел?
МакВи меряет ее презрительным взглядом и молча снимает машину с ручника.
За окном мелькают витрины магазинов престижного района. Обглоданные ноябрем ветви за день, несмотря на прогнозы, обросли белой коркой. Один за другим зажигаются окна в домах. Нормальные люди с нормированным рабочим днем садятся ужинать, читают газеты, смотрят телевизор или делятся очередной порцией нравоучений со своими детьми. Или так не бывает в нормальных семьях? Не найдя ответа на свой вопрос, Падди, когда логика и знание города уже не могут ей подсказать разгадку, осмеливается спросить, куда МакВи их везет.
МакВи не издает ни звука, по щекам, укрытым как минимум трехдневной щетиной, ходят желваки. Судя по всему, можно прятать фотоаппарат. Хоть какое-то достижение за сегодняшний вечер, не нужные материалы, но тоже неплохо: МакВи взбешен и может бросаться на людей. Тяжелых или колюще-режущих предметов нет рядом, и на том спасибо.
— Слушай, я не знаю, что вы с Питером не поделили и чего тебя берет, но…
— Берет?! — кричит МакВи, на мгновение отрывается от дороги. — Миэн, ты совсем сбрендила?! Питер…
(Не надо.)
Падди чувствует нотки подкатывающей паники.
(Пожалуйста, не надо.)
Она быстро опускает на пол сумку и вцепляется в дверную ручку. Сердце бьется часто и сильно, под горло в считанные секунды подкатывает склизкий ком.
Джордж выдает нечто язвительное, нечто об опознании и том, какая Падди мерзкая эгоистка, прежде чем понимает, что с ней что-то не так.
— Останови машину, — выдавливает она из себя, прикрывает рот ладонью, а второй отстегивает ремень безопасности.
И на этот раз Джордж безотлагательно внемлет ее мольбам.
***
А вечером Питер возвращается. Возвращается так же, как и прежде, все в том же черном осеннем пальто с темно-синими пуговицами, и мимо него пролетают крупные снежинки.
Снежинки кружатся в воздухе, словно белые перышки, сливаются воедино при полете и создают зимних бабочек, что красуются золотыми переливами в свете тусклого фонаря. Там, внутри, шумно, там, за окном, Падди приметила коричневую кожаную куртку Девлина, хотя шеф никогда не был завсегдатаем пресс-бара.
Побитые сединой кудри, кажущиеся темно-зелеными глаза за тяжелой роговой оправой, чуть покрасневший от холода нос и мягкая, виноватая улыбка. Питер такой, каким его запомнила Падди тогда, когда он сбежал из хосписа, высказал Мюррею все, что думал о газете, методах управления и жизни в целом, и окончательно сжег за собой мосты. Питер стоит с опущенными плечами, сжимает и разжимает — в чем она абсолютно уверена — холодные пальцы и по традиции дожидается ее появления у входа в пресс-бар.
— Когда я ложусь спать, я снова прокручиваю тот вечер в голове, — Падди сложно говорить. Она складывает дрожащие руки в замок. — А что, если… Если бы я поняла раньше, если бы неотложка дежурила под дверями бара, что, если бы… — ее голос срывается, Падди приходится сделать глубокий вдох, чтобы хоть немного успокоиться. — Что, если бы Терри вспомнил о тебе раньше? Или я, или кто еще.
Питер закрывает глаза и поднимает голову, подставляет лицо лучам фонаря, точно греется на солнце. Он выглядит… Выглядит почти счастливым, выглядит… Таким… Падди знает, какое здесь слово будет правильным, знает, но боится назвать вслух.
— Выгляжу таким живым, — не отрываясь от своего занятия, произносит Питер. — Не всех можно спасти, девочка, — он улыбается, протягивает руку и ловит пушистую снежинку, больше похожую на крохотный комочек с крылышками. — Смотри, Патрисия, зимняя бабочка, — говорит Питер восторженно, и белая точка проходит сквозь узкую ладонь.
— Прости меня, Питер, — шепчет Падди фразу, которая никогда не могла вернуть утраченное, заживить рану или восстановить душевное равновесие. — Прости меня, пожалуйста, — упрашивает она и чувствует, как предательская влага наполняет глаза.
Черное пальто не украшают белые пятнышки, как и его волосы. Падди понимает, что Питера здесь нет, а настоящий Питер глубоко в земле, в Ламбхилле, судя по тому, что ей рассказал МакВи. Но ничего не может с собой поделать и подходит ближе.
Обнимать Питера кажется самым естественным и самым правильным, что Падди делала за всю свою жизнь. От него идет тепло. И когда его горячие ладони касаются ее щек, а губы — нежно-нежно, невесомо, — кончика носа, Падди закрывает глаза.
Сильные руки подхватывают ее, как тогда. Сильные руки прислоняют ее к влажной холодной стене. Сердце медленно оттаивает, ускоряет бег. Взволнованный голос пытается достучаться до ее разума, а Падди не может себя заставить посмотреть туда, где минуту назад стоял Питер.
Падди утыкается мокрым лицом в плечо Девлина и знает, что прощена.