Мы были вчетвером, плюс еще двое. Студенты моего отца. Одна из них была веганом; она взяла несколько кусочков тыквенного хлеба, который привезла сама же. Второй парень приехал к нам с Лос-Анджелеса. Он сказал, что сегодня не будет есть ровным счетом ничего потому, что День Благодарения – геноцид Американского народа. После ужины Эмма спросила папу, для чего этот парень вообще приехал. Папа сказал, что ему нужно было получить рекомендательное письмо. Дженнифер пожелала парню подавиться им.
Я достала немного еды, приготовленной Дженнифер и выложила на тарелку, пару ложек уронив на пол специально для кошек, полила все это кетчупом, и отправила в микроволновку, оставив там достаточно долго для того, чтоб кетчуп растекся и тарелка
выглядела так, как будто я ела. Я оставила дверцу приоткрытой, распространяя по кухне запах этих пищевых отходов.
Проверила часы. Десять минут.
Я вытерла кетчуп с уголков рта, выбросила мусор и щелкнула выключателем, включив еще и горячую воду. В то время как все это готовилось, я отвлекала себя, как могла – вспоминала конституцию, перечисляла имена президентов и вспоминала всех семерых гномов по именам. Я не могла перестать думать о том, что…
…она звонила мне...
Я закрыла микроволновку и отнесла грязную тарелку с вилкой в комнату, где мы обычно обедали всей семьей, поставив все это на край стола. Я действительно должна поесть.
Она звонила мне тридцать три раза.
Большой рисовый хлебец – 35. Добавите туда чайную ложку горчицы и добавьте еще 5 калорий. Две ложки – 10 калорий. Рисовые хлебцы гораздо вкуснее с горячим соусом. Ты ешь и наказываешь себя при помощи каждого нового кусочка. Дженнифер больше не покупает соус. Два рисовых хлебца и четыре ложки горчицы – 90.
Пару раз я пыталась вызвать рвоту. Я пробовала и пробовала, но не могла сделать этого.
Все эти запахи сводили меня с ума, я кашляла, но не смогла.
Дженнифер вернулась домой, попросив меня помыть тарелку, и вымыть микроволновку от всего того дерьма, которое я сделала. Я извинилась за беспорядок, выполнив ее просьбу, пока она пыталась открыть бутылку холодного Шардоне. Когда я почти поднялась наверх по ступенькам, Эмма влетела в коридор. На ней грязная футбольная форма, а ее щеки горят.
«Я почти забила гол!» она выкрикивает.
«Круто»
«Хочешь попинать со мной мяч?» Слишком много веревок тянут меня вниз.
«Я не могу, Эмм`с. Я слишком устала. Да и темно уже… Завтра, хорошо?»
Уголки ее губ опускаются. Я поднимаюсь наверх, минуя оставшиеся ступеньки.
Закрой дверь. Закрой дверь.
Моя плетеная корзина, это еще одна вещь, которую я должна была распаковать, приехав сюда. Я сидела на краю кровати, бросая туда шарф, который никогда не заканчивался/использованные иглы для капельниц/коричневые, красные и оранжевые таблетки из чудесной баночки таблеток «Только по чрезвычайным случаям».
Кейси притащила мне их, но не сказала, где взяла их. Я попробовала всего лишь одну, одну. Пластиковые звезды ожидают на потолке, пока я не выключу свет, и наступит их черед.
У этой девочки домашка по физике. У этой девочки еще и статья о геноциде, которую ей стоило написать, что-то о строении дурацкого рассказа по литературе и куча пробелов на прошлой неделе.
Она дрожит, ползая по полу и пытаясь найти библиотечную книгу, так и не возвращенную ею в библиотеку, книгу с историей о крысах и сущности всего, брошенных проклятиях. Предложения стоят вокруг нее баррикады времен Древнего Рима, не давая голосам в ее голове причинить слишком сильную боль.
Когда папа возвращается домой, микроволновка уже разогрела его ужин. Больше вина. Дженнифер говорит Эмме, что ей давно пора в постель. Переворачиваю страницу за страницей, но перестаю, осознавая, что перестала понимать слова.
Его шаги на ступеньках.
Я утыкаюсь лицом в книгу, мои волосы закрывают его, как какая-то морская водоросль.
История слишком меня увлекла, но теперь она уже наскучила мне, и я хочу спать.
Я потягиваюсь, руками доставая до края кровати.
Нет, не стоит. Я возвращаюсь в предыдущее положение. Его шаги в коридоре. Двери открыты.
«Лиа?»
Лиа временно не доступна, оставьте свое сообщение после звукового сигнала.
Она звонила мне тридцать три раза.
***
«Лиа? Ты не спишь?»
Дженнифер говорит Эмме голосом растолстевшей мамаши «что она последний раз подымается по этим ступенькам» ответ сестры слишком тихий, чтоб его услышать.
Папа сидит на краю кровати, гладит мои волосы, убирая их со щеки. Он целует меня в лоб. От него пахнет остатками еды и вином.
«Лиа?»
Уходи. Лиа хочет проспать сотню лет в стеклянной, наглухо запечатанной коробке.
Люди, знающие, где находится ключ от нее, умрут, и Лиа, наконец, сможет отдохнуть.
Он поворачивает мою голову, убирая книгу. Я прожигаю его взглядом, приоткрыв глаза. Он отмечает место, на котором я остановилась, заламывая страницу, и отлаживает книгу. Немного выше его ключиц, под воротником, я вижу, как кровь циркулирует по венам, подпитывая его гигантский мозг.
Мой папа – учитель истории, Великий и Ужасный эксперт по Американским Революциям. Он получил Пулитцеровскую премию и Национальную Книжную Премию один раз побывал на новостях кабельного канала. Белый дом приглашает его на обед настолько часто, что ему пришлось обзавестись смокингом. Он играл в сквош с двумя вице- президентами и министром обороны. Он знает, кем мы есть, были и будем. Учителя говорят, что я должна радоваться такому хорошему отцу. Если бы я не ненавидела историю, так бы оно и было
«Лиа, ты не спишь. Нам надо поговорить» Я перестала дышать.
«Мне жаль Кейси, милая»
Стекло вокруг меня разлетается на маленькие кусочки. Она звонила мне, прежде чем умереть. Она звонила и звонила, звонила еще и еще, ждала, что я возьму трубку.
Папа гладит мои волосы.
«Как хорошо, что ты в порядке»
Стеклянная коробка падает с неба на него, но он не слышит этого. Не чувствует запаха крови.
Он глубоко вдыхает и утешительно гладит мое плечо.
«Поговорим позже. Хорошо»
Он врет. Мы никогда не говорим. Скорее, предпочитаем сидеть и думать, что когда-то присядем и поговорим. Этого никогда не случится.
Кровать скрипит, когда он встает. Он тушит ночник и пересекает комнату, едва видимый в свету тусклой галактики, приклеенной к потолку. Полоска света, выходящая из- под двери, спасает меня.
Я поворачиваюсь лицом к стене. Осколки стекла режут мое сердце потому, что Кейси мертва и холодна. Она умерла в придорожном мотеле, и это моя вина. Не интернет- журналов, не девочек с острыми язычками, собирающихся в нашей раздевалке и даже не мальчиков-кровопийц, поджидающих на заднем дворе.
Нет тут вины ее тренера, директора школы, или изобретателя нулевого размера. Даже не ее мамы или отца.
Я не могла найти ответ.
010.00
...Когда я была настоящей девочкой, мою лучшую подругу звали Кассандра Джейн Пэриш. Она приехала зимой, когда я училась в третьем классе. Я сидела, прислонившись подбородком к подоконнику, и смотрела, как они переносят вещи с фургона. Парень вынес детский велосипед и розовый кукольный домик. Я скрестила пальцы. Наш квартал в то время еще строился и состоял в основной с недостроек, и вырытых ям. Мене до жути хотелось, чтоб сюда приехал кто-то моего возраста и мог играть со мной.