Иди в школу, покурив порох, прыгай через скакалку, проси, и крутись по команде. Потом послушай голоса, которые по ночам пробираются в твою голову и шепчут тебе, что ты сука, уродина, шлюха, толстуха и разочарование для всех. Вызывай рвоту, голодай, ограничивай себя и напивайся потому, что ты НЕ ХОЧЕШЬ ТАКОЙ БЫТЬ.
На время. А потом введи себе анальгетик, который превратится в яд потому, что уже слишком поздно. Вколи его прямо в свою душу. Это заставляет тебя гнить изнутри, ты не можешь остановиться.
Посмотри в зеркало, и пойми, что там только призрак. Почувствуй крик в каждом твоем сердцебиении, крик, что все в тебе плохо.
«Почему?» это не правильный вопрос. Спроси «Почему бы и нет?»
Пейджер звенит на кухонном столе. Она вздрагивает, проверяет его и совершает магический телефонный звонок «Доктор Мериган слушает» после этого она носится по комнату, что-то ища, а затем поднимается по ступенькам. Я снова ложусь. Одеяло наконец- то нагрелось, и я зарылась в него. Мой мышиный желудочек хныкает, потому что она засунула почти тысячу калорий в меня. До завтрашнего обеда я должна быть сильной, чтоб уравновесить все.
Я тону…
«Лиа, проснись» она трясет меня за плечо. Снова «Мне нужно уехать. Клиника»
Ее глаза смотрят на меня, но она видит ЭКГ, результаты анализов, химические отчеты, приборы, которыми она будет разрезать грудь пациента через час или два.
Я сижу, дрожа, стараясь настроить одеяло «Оно не работает»
«Я выключила его, чтоб ты не задохнулась там» она застегивает пальто и целует меня в щеку, нагибаясь ко мне «Прости, должна уходить» она целует меня в лоб «Отдохни»
Она хлопает дверью, но не потому, что она зла. Доктор Мэриган всегда хлопает дверью, убеждаясь, что она точно закрыта.
037.00
Дом моей матери дышит и ест. Посудомоечная машина проходит циклы ПОЛОСКАНИЕ, НОРМАЛЬНОЕ МЫТЬЕ, АНТИБАКТЕРИАЛЬНОЕ ПОЛОСКАНИ
СУШКА. Система нагрева пропускает весь воздух через электростатические легкие, и выдыхает это в тишину дома. Бак для горячей воды нагревается. Компрессор холодильника скрепит, затем жужжит, сохраняя холод.
Не имело бы значения, если бы я кричала достаточно громко, чтобы разбить все окна. Все это функционировало бы соответственно руководствам владельца, не нарушая никаких гарантий.
Я дрожу, идя в ванную. Когда я спускаю воду в туалете, вода шипит и, кажется, что свистит все вокруг. Прежде, чем заползти обратно под одеялом, я открываюсь
занавески и смотрю на то, что должно было быть Раем. Задний двор.
Когда папа уехал, она наняла ландшафтных дизайнеров, которые переделали наш огород в ковер неприхотливых, местных растений, не нуждающихся в поливке. Компостную кучу убрали, старые растения пошли на удобрения, землянику убрали, образуя тропинку. Парни- ландшафтники приезжали раз в неделю, чтоб окучить, убрать и подрезать все здесь. Я не думаю, что она нанимала их в этом году. Сад пребывал в состоянии джунглей в Июне и Августе. Теперь это - мертвые джунгли.
Трава до колена и мертво-коричневые, замусоренные остатки старых растений. Бывшие цветы и кустарники забиты сухими виноградными лозами. Пенек, который когда-то был кленов, на котором был мой домик на дереве, сгнил. Похоже на то, что мама вообще не знает о существовании заднего двора.
…До того самого лета, когда нам исполнилось двенадцать, домик на дереве был нашим замком. Нона Мэриган приехала присмотреть за мной, когда закончилась школа потому, что я была еще слишком маленькой для того, чтоб быть одной, и слишком взрослой для нянек.
Каждое утро она пекла: хлеб с цукини, овсяное печенье, или пирог с черникой. Она учила меня и Кейси вязанию крючком, бесконечно-длинная пряжа обвивала ее бумажные руки и сухие, длинные пальцы. Мы не хотели смотреть, как пожилая леди вяжет или печет.
Мы хотели болтаться по аллее. Мы хотели скрестить пальцы, и стать шестнадцатилетними, чтоб мы могли вести автомобили и встречаться с плохими парнями. Дом на дереве был слишком маленьким для таких беспокойных девочек, как мы, но это было все, что мы имели. Мы читали, играли в карты, ели фруктовое мороженное, хлеб с горчицей и плавленым сыром, из-за чего наши рубашки постоянно были в пятнах.
Это было лето, когда я наконец-то выросла, после годов, когда я была намного меньше, чем все остальные.
Половая зрелость позволила мне вытянуться, растягивая меня до тех пор, пока руки едва не ломались, а шея была такой хрупкой, что от одного неосторожного движения она могла сломаться. Это новое тело пахло влагой.
Задница колыхалась, когда я шла, бедра выглядели еще больше в балетном трико, а двойной подбородок уродливо разделся. Преподаватель балета убрал мое соло с программы и сказал, чтоб я прекратила лопать мороженное с кленовым сиропом и грецкими орехами. С красивого, элегантного лебедя я стала гадким утенком, который не мог идти, чтоб его тело при этом не тряслось как желе. Кейси сказала, что балет для детей. Я сказала, что мне все равно, так и думала. Два дня спустя она уехала в театральный лагерь, и я осталась одна.
Это было лето, когда напечатали знаменитую книгу отца, и он постоянно был в новостях. Мама узнала о его любовнице. Он спал на диване пару недель, а потом уехал. Сказал мне, что будет любить меня, не смотря ни на что, снял квартиру с одной ванной, и уехал.
Нона Мэриган сказала, что избавится от старого мусора – это хорошо. Она с самого начала не любила моего отца, как человека, с которым можно жить. Мама подала на развод. В офисе адвоката мои родители утверждали что мы всегда будем семьей из-за меня, но теперь все будет гораздо лучше. Никаких криков и аргументов не было.
Разлучая нашу семью, они фактически делали ее сильнее. К тому времени, когда я поняла это, это уже не мело ни какого смысла, они были разведены, а папа начал встречаться с Дженнифер.
Всплеск роста разорвал мои внутренние органы в клочья. Я просыпалась от боли и плакала почти каждую ночь. Моя мать проверила меня на двадцать видов рака и
консультировалась с экспертами, которые смотрели на черно-белые фото моих внутренностей и сказали, что со мной все хорошо. Боль уйдет, когда прекращу расти.
Они врали. Стало только хуже.
Нона Мэриган уехала перед тем, как школа началась. Кейси вернулась из лагеря с псевдобританским акцентом, следами от ожогов ядовитым плющом, и тремя пачками слабительных.
Я показала ей маленькие порезы на своей коже, через которые вытекала боль и все плохое.
Сразу они были маленькими, и едва заметными, как царапины испуганной кошки, которая хотела вырваться и убежать подальше от нас. Боль от этих порезов была еще одним видом боли. Это помогало меньше думать о своем теле, о семье и жизни, которую у меня украли, это позволяло мне не беспокоиться…
Кассандра Джейн взорвалась изнутри, как розовый, праздничный, воздушный шар. Никто не пел ей, не держал ее за руку и не помогал собрать разбитые частички. Она умерла в одиночестве. Я не могу позволить себе выглянуть из окна потому, что я снова увижу ее дом, потому, что только сейчас до меня дошло, что она никогда не будет спать там, не будет хлопать дверью, и петь в душе, моя свои волосы. Я решила вернуться в гостиную, с закрытыми глазами и ногами, шаркающими по полу. Не позволяя себе видеть ничего вокруг, пока я возле опасных окон.
Мой живот все еще скулит, а потому я укутываюсь в одеяло, и включаю самую высокую температуру. Он смазан изнутри жиром от яиц и маффинов. Все это проникает в мои артерии, затвердевая, словно бетон. В любой момент мое сердце может просто остановиться.