Доктор Паркер и все мои родители живут в мире папье-маше. Она заклеивают твои проблемы газетными полосами и капелькой клея.
Я живу на грани миров. Слово «призрак» звучит, как слово «память». Слово «терапия» звучит, как «экзорцизм». Мои видения и эхо в голове. Я не знаю, как собрать все в кучу и понять, кто же я есть на самом деле я не могу сказать им, где нужно начать, и чем придется закончить.
Но я знаю это.
Если они еще раз промоют мою голову, или обрушат на меня океан таблеток, я не вернусь.
056.00
Я звоню с телефона в приемной. Дженнифер не берет трубку, у нее голосовая почта. Этот же номер папин. Звонить Доктору Мэриган не вижу смысла. И пытаться бесполезно она в больнице.
Снег метет так сильно, что тяжело разглядеть огни улиц. Тени машин ползут вперед с горбами снега на крыше. Наверное, Дженнифер испугалась или не вписалась в поворот, колеса скользят по дороге. Но она пообещала, что приедет, и отвезет меня в дом матери, тот самый, в котором нет елки потому, что это банально. Я приму питательные смеси и буду
писать в пластиковый контейнер. Мама подсчитает все, и сделает парочку необходимых вещей, условий содержания меня в ее металлической темнице.
Снег падает достаточно быстро, чтоб скрыть нас.
Я вызываю такси. Я готова заплатить двойную цену из-за погоды.
Парень приезжает через две минуты. Дженнифер все еще нет. Я сажусь, говоря ему, куда везти. Он извиняется за неработающий обогреватель. Я говорю, что это не важно.
Такси останавливается у банка. Они впускают меня, хотя до закрытия осталась всего минута.
Такси останавливается у пиццерии. Они никогда не закрываются.
Он не хочет ехать к мотелю. Он говорит, что оттуда сложно вернуться в город, да и что будет, если мы застрянем?
Я машу тремя двадцатидолларовыми банкнотами перед его лицом и прошу поторопиться.
На парковке только одна машина. Таксист отказывается припарковаться потому, что снег никто не убрал. Я отдаю ему деньги, сгребаю свое вязание, пиццу, и выхожу в снег.
***
Элайджа открывает комнату номер 115. цепь все еще на месте. Сквозняковый ветер дует на меня. «Пожалуйста»
057.00
Я вхожу, натаптывая снегом, говоря отчаянно быстро.
«Хорошо, слушай. Мой папа выгнал меня и правила моей мамы безумны» Он просто смотрит. Я протягиваю ему пиццу.
«Например?» говорит он.
«Она заставляет меня писать в пластиковые контейнеры, и постоянно измеряет это» Он ставит коробку на кровать. «Почему?»
«Она повернута на моем теле. И всегда была. Заставляла меня есть тофу вместо обычной детской еды. Она отвела меня в балетный класс, когда мне было три. Кто так делает?»
«Ты приехала сюда на ночь, чтоб отдохнуть от родителей?» Я снимаю рукавицы. «Нет. Не совсем. Ты когда уезжаешь?»
Он берет мои рукавицы, и относит их в ванную «Завтра, если дороги расчистят. Дай пальто, повешу на батарею, чтоб высохло»
Я расстегиваю пуговицы и снимаю пальто «Так скоро?»
«Никто не заказал комнату на Рождество»
Он несет пальто в ванную, захватывая вешалку, когда проходит мимо шкафа.
«Чарли уехал еще до бури. К сестре в Род-Айленд. Я просто должен собрать все, закрыть, и уехать на юг»
Минуту я трачу на то, чтоб начать дышать, и осмотреть комнату. Книжные страницы и записи сняты со стен. Одежда со шкафа и ящиков теперь находится в мусорных мешках у двери. Ноутбук в молочного цвета потрепанной сумке.
«Разреши мне поехать с тобой» Я дрожу. «Я только что опустошила банковский счет. У меня есть много налички за работу няней. Я могу платить за бензин и помогу вести»
«Я не знаю» говорит он «Я привык путешествовать в одиночестве»
Он говорит что-то еще, но мои уши не работают. Черные пятна угрожающе мигают перед глазами. Я не мог у упасть. Это се, что сейчас нужно.
«Ты не слышал меня. У меня почти тысяча долларов кредитка, которой мы можем пользоваться, пока папа ее не заблокирует. Ты хочешь….»
Головокружение/гравитация/пол/темнота
058.00
Я просыпаюсь в его постели. На мне вся моя одежда. Мои ноги закутаны в одеяло, и я не вижу их. Элайджа лежит рядом «Ты в прядке? Какого черта произошло?»
Я трогаю свой лоб. «Может, я просто потеряла сознание. Ты не вызывал скорую?»
«А должен?»
«Нет» я стараюсь сесть.
«Ты заболела?»
«Немного» черные точки снова танцуют у меня в глазах «У меня было обезвоживание, и я лежала в больнице пару дней. Меня немного шатает, но это не страшно»
Его глаза расширяются «Ты издеваешься? Это серьезно! Ты не можешь поехать со мной, ты даже здесь быть не должна! Если я спутаюсь с еще одной мертвой девчонкой, копам будет плевать, есть ли у меня алиби. Ты должна уехать»
«Я не могу поехать домой»
«Меня не интересует, куда ты поедешь. Ты не можешь оставаться здесь»
Я киваю на окно «Ты видишь эту бурю? У полиции нет достаточного количества людей, чтоб выезжать на все происшествия, половина дорог закрыты из-за лавин. Мне 18, я трезвая, я никогда не нарушала ничего. Они не приедут меня искать, я обещаю»
«Они нет, а твои родители будут»
«Мои родители не знают, что я была здесь. Я не говорила им, где ты работаешь, и где я тебя встретила»
Он берет колоду карт со стола и перетасовывает их, подбрасывая. Парочка случайно падает на пол.
«У меня плохое предчувствие»
Он выгонит меня, мне придется позвонить им, они волновались слишком долго, и сразу отвезут меня в лечебницу, где окна закрашены, и я никогда не узнаю, ночь или день сейчас. Они будут держать меня там, пока я не забуду своего имени потому, что после этого все потеряет свою значимость.
Дождь снова течет из глаз «Пожалуйста»
«Нет, не делай этого. Прекрати плакать. Прекрати. Я ненавижу, когда девушки плачут» он идет в туалет и приносит оттуда рулон бумаги «Возьми»
Я промачиваю глаза и сморкаюсь, но слезы все еще текут с глаз.
«Что произошло?» Он становится на колени у кровати, таким образом, мы с ним находимся на одном уровне. «Что, черт возьми, продолжается?»
«Я очень влипла» шепчу «Очень-очень»
«Ты беременна? Куришь крэк? Ограбила банк? Убила кого-то?»
«Я покажу тебе»
Я медленно сажусь, снимаю свой свитер, рубашку, и остаюсь в длинной майке. Когда я хочу снять последнюю, он останавливает меня.
«Нет, стой. Этого не будет. Подожди, там кровь?»
Я снимаю свою кофточку, вздрагивая. «Помоги мне встать» Он позволяет мне облокачиваться на его руку. Я стою, считая до десяти и удостоверяясь, что я не собираюсь падать в обморок, а затем разворачиваю бандажи, позволяя марле падать на землю.
Его глаза бродят по шрамам и стежкам, зашитым врачами. Они выглядят, как разорванные провода. Синяки, появившиеся у моих тонких костей, окрашены в цвета заката. Он не видит талию, бедра или грудь. Он видит кошмар.
«Что случилось?» шепчет он.
«Я упала с края карты» я натягиваю майку. Она мягче, чем бандаж.
«Моя сестра увидела, как я сделала это. Ее зовут Эмма. Он а из тех, кто играет в футбол даже ненавидя это. Ей девять и она очень сильно любит меня» я запинаюсь, ожидая, пока голос вернется «И я испортила ее психику на всю оставшуюся жизнь. Я не могу быть тут. Я сделала больно слишком многим людям»