— Как вы думаете, сколько еще… продлится?
Он не смог выговорить «проживет».
— Э-э, видите ли, в подобных случаях какие-либо прогнозы весьма относительны…
— Да-да, и все же ответьте: несколько дней, несколько недель?
Он намеренно сокращал срок ниже той черты, которая представлялась ему вероятной, чтобы срок, названный врачом и, конечно же, более отдаленный, прозвучал обнадеживающе.
— Я полагаю… в худшем случае несколько месяцев…
Видя, что можно и дальше говорить откровенно, добавил тише и доверительнее:
— Ну… я полагаю, до весны.
Они помолчали. Милош поднял голову.
— Спасибо, доктор.
Врач пожал ему руку. Сталкиваясь при подобных обстоятельствах с разумными людьми, он чувствовал к ним невольное расположение.
Милош прошел на террасу к Ягоде. Несмотря на то что в неизбежности исхода не приходилось сомневаться, он почему-то представлялся ему туманным, отодвинутым в отдаленную перспективу, которую нервное возбуждение не давало возможности разглядеть. Сейчас самым важным было с непринужденным видом встретить Ягоду, не выказать подавленности.
Но в этом Ягода сама помогла ему. Она, как ребенок, радовалась его приезду и приготовлениям к возвращению домой, будто болезнь была чем-то таким, что оставалось в этой атмосфере белых кроватей и белых халатов, что сбрасывается и остается здесь вместе с больничным бельем. Она говорила, что теперь у нее постоянно держится температура и что одна из соседок по террасе считает, что это часто признак усиленного сопротивления организма болезни, после чего состояние резко улучшается, что эта самая соседка знала одну женщину, у которой был точно такой случай… в последнее время она чувствует себя крепче и у нее даже улучшился аппетит… Она позаботилась о медицинской сестре, проявлявшей к ней особое внимание… Милош слушал ее, довольный тем, что своим щебетаньем она заполняет время, которое он бы заполнить затруднился. И оттого, что встреча с больной оказалась менее мучительной, чем он ожидал, он почувствовал некоторое облегчение, что-то похожее на надежду.
В Бунаревац они приехали в день церковного праздника под вечер. В воздухе висел перезвон колоколов, перед входом в церковь была сооружена обычная для провинции «триумфальная арка» — два обтесанных столба, врытых в землю, и положенная на них перекладина, нечто наподобие футбольных ворот, украшенных ветками со скудной листвой. Над главной, в сущности, единственной улицей городка с раннего утра, поднятое толпами народа, висело неоседающее облако пыли в золотых отсветах заходящего солнца; на прилавках гроздья еще не распроданного черного мелкого смородинного осеннего винограда, повсюду бумажки, арбузные семечки и корки. Из распахнутых дверей корчмы слышались звуки гайды[10]. Улицей, во всю ее ширину от края до края, взявшись под руки, длинной шеренгой шли девушки-служанки, улыбаясь напомаженным приказчикам, которые шли следом, подталкивая друг друга локтем и время от времени отпуская дерзкие шуточки. Подвыпившие крестьяне уже разъезжались по своим деревням в горах. Кое-кто возвращался домой с непроданным ягненком. Ягоде казалось, что все это устроено для ее встречи, она шла сквозь базарную толпу словно в экстазе.
В тихие осенние вечера Милош дважды водил ее на прогулку. Ей хотелось пройтись до Анчара; она ощущала в себе силы для такого путешествия. Но оба раза уже после двухсот шагов она выдыхалась, и им приходилось возвращаться домой.
С первыми дождями она слегла и больше не поднималась. До полудня, пока Милош был в школе, сонливая Ика подавала ей воду, прибирала в доме, выносила горшок, подкладывала дров в печку. Их хозяйка, Милка Ркановка, как-то появилась со своим калекой из деревни, но, пробыв несколько дней, снова уехала, будто испугавшись. Перед отъездом она зашла попрощаться с Ягодой и пообещала, что весной, когда Ягода выздоровеет, она заберет ее с собой в деревню, чтобы она там окрепла. После занятий Милош приносил обед от тетушки Елы. Все послеобеденное время он проводил у ее постели: читал вслух, что-нибудь рассказывал про школьные дела или передавал городские сплетни, чтобы ее отвлечь и развеселить. Когда же она задремывала, он садился за стол и брался за перевод. Вечером «на часок» забегала Боса. Раза два-три с ней приходила Мила.