«Что?»
«Утро такое… Рассвет…» — чужак словно бы обрёл величайшее в жизни счастье и растерял слова.
Знахаркина дочь перепугалась, как бы и этот не лишился рассудка. Выскочила следом. Нимрин сполз по крутой лестнице внутри скалы, отворил калитку и сидел в устье пещеры, свесив ноги в обрыв. Преодолеть наружную лестницу он пока был не в силах, что не мешало ему наслаждаться видом на залив, на Ярмарку. Казалось, даже воздух вокруг него звенит от восхищения! Вильяра осторожно подхватила болящего под мышки и затащила в коридор, подальше от края. Лишь после этого заглянула в лицо, в глаза. Нимрин улыбался, как перебравший Марахской травы, но взгляд его не плыл.
— Вильяра, милая, я не спятил, мне просто очень, очень хорошо. Украденное душекрадом вернулось. Ты понимаешь, ведьма!? — он обнял её и стал ластиться, словно соскучившийся зверь. — Я живой, я вернулся к себе. Знала б ты, какое счастье…
Вильяра тоже обняла его и тихонько рассмеялась в ответ, потому что, да: счастье. Восторг и блаженство Иули заразительны — на диво. Радость, словно ручей, смывала всё, что накопилось между ними мучительного и жуткого.
— Твоё счастье — моё счастье, Ромига. Я долго-долго ждала этого дня. Я желала познакомиться с тобою — целым.
Он рассмеялся, ласково теребя её гриву:
— Совсем целым я стану, когда выздоровею телесно. Пойдём готовить завтрак?
— Пойдём.
Впрочем, завтраком уже занялся Рыньи, и не особо-то нуждался в их помощи. Детишки мирно посапывали на лежанке и тоже пока не требовали заботы. Прояснить бы, как они объявились в логове? Вильяра спросила — услыхала в ответ подлинную сновидческую сказку. У Нимрина не нашлось колдовской силы на образы, но он так вдохновенно играл голосом и складывал слова, что Вильяра и Рыньи внимали ему, приоткрыв рты, пока каша из приречника не запахла палёным. Тут-то все спохватились, и о завершении своих похождений в мире Счастливой Охоты Нимрин поведал сухо, деловито, страшно.
Вильяра даже не сразу собралась с мыслями…
— Вот так запросто? Сломал кость, и они все умерли, и сразу рассыпались прахом? — испуганно, почти жалобно переспросил Рыньи. — То есть, ты теперь каждого так можешь? Даже без колдовской силы? Даже по ту сторону звёзд?
Нимрин отрицательно качнул головой. Зачем-то прикрыл глаза, снова открыл, мотнул головой решительнее.
— Нет, Рыньи, не каждого, а кто всему миру — против шерсти. В тех степях гости-живоеды оказались чудовищно неуместными, и мир избавился от них моими руками. Хотя сам я тоже обрадовался возможности… Прибрать мусор.
Вот, значит, каков ты, Иули Ромига, в своей полноте и целости! Совершенный убийца, вдохновенно и радостно служащий мировому равновесию. Вильяру пробрало морозом по хребту — даже сквозь разделённое с ним счастье. Мудрая уточнила.
— Ты сказывал, от твоих чар должны были умереть все живоеды?
— Да, все живоеды голки у того костра. И в том мире. И все, кто впредь посмеет шагнуть туда во плоти с изнанки сна.
— То есть, ты не ставил условий, чтобы выжили вот эти дети Наритья?
— Нарочно? Нет, не ставил. Они — не живоеды, потому уцелели. Им повезло с родителями. А твоя племянница Мули умерла бы. Но она и на Голкья умерла. Давайте, уже поедим, что ли?
Пока Рыньи ужасался упоминанию мёртвой по имени, Вильяра мешала кашу, стараясь не цеплять гарь со дна. Да только от взъерошенных чувств ни мудрой, ни подростку еда не лезла в горло. Один Нимрин наворачивал за обе щёки. Остановился, явно не утолив голода. Спросил.
— Оставляю детишкам?
— Доедай уже, — фыркнула Вильяра. — Я почищу котелок и заварю им луговицу.
Зёрна приречника — еда на каждый день, прибавка к мясу. А мелкая, сладковатая луговица — праздничное лакомство. Самое то, чтобы побаловать дважды уцелевших.
***
Ромига пьян от счастья! Его прёт! Он нежно обожает всю обитаемую и необитаемую Вселенную, верит во взаимность с её стороны, в собственное безграничное могущество, неуязвимость и правоту — покуда действует в гармонии с нею. Не то, чтобы нав утратил способность сожалеть и сомневаться. Но эйфория от воссоединения с потерянной и обретённой частицей духа, от удачного геомантского аркана отшибает расчётливое здравомыслие, круче любого алкоголя. Он стал собой и сделал то, для чего рождён, невинные не пострадали. Чего ещё желать, о чём жалеть стреле, поразившей цель?
Но, Тьма-прародительница, зачем он в таких подробностях рассказывает эту историю Вильяре и Рыньи? А, впрочем… Голки имеют право знать, какая смертельная ловушка поджидает их беззаконных сородичей в мире, который полюбил Ромиге сниться. Мало ли, кто из охотников или мудрых стал живоедом не по собственной воле? Геомант честно пустил в оборот информацию, дабы у всех заинтересованных была возможность: зная о новом законе природы, избегать места, где оный закон вступил в силу.