— Это… ведьминские штучки — ответила она, стараясь не глядеть ему в лицо. — То есть, если это не сработает… Виновата буду только я.
А только я и виновата, добавила она про себя. Это несправедливо, но никто и не говорил, что оно должно было быть.
Отец поймал ее за подбородок и осторожно повернул голову к себе. Какие мягкие у него руки, подумала Тиффани. Руки большого мужчины, но мягкие, как у ребенка, это все из-за жировой смазки, что на овечей шерсти.
— Не надо нам было просить тебя… — сказал он.
Нет, вы должны были попросить меня, думала Тиффани. Ягнята погибают под небывалым слоем снега. А я должна была бы ответить — нет, я еще не достаточно умела. Но ягнята гибнут под небывалым слоем снега!
Но Второй Помысел сказал — будут другие ягнята.
Но это будут другие ягнята, а не эти. Здесь и сейчас умирают ягнята. И умирают они потому, что я послушалась своих ног и дерзнула танцевать с Зимовым.
— Я справлюсь. — ответила она.
Отец держал ее за подбородок и пристально глядел в глаза.
— Ты уверена, джиггит? — спросил он. Это было прозвище, которое дала ей бабушка — Бабушка Болит, не потерявшая ни одного ягненка даже в самую свирепую бурю. Никогда раньше он не произносил его. Почему же оно всплыло в его памяти сейчас?
— Да! — она оттолкнула его руку, чтобы он не заметил, что она вот-вот разрыдается.
— Я… Я еще не сказал матери… — очень медленно произнес отец, будто каждое слово требовало огромной осторожности. — Но я нигде не могу найти твоего брата. Думаю, он пытался помогать. Эйб Свиндел видел его с лопаткой. Э… Я уверен, что с ним все в порядке, но… Высматривай его в оба, лады? Он был в красной куртке.
На его лицо, лишенное всякого выражения, было больно смотреть. Малыш Вентворт, почти семи лет отроду, он всегда бегал за взрослыми, всегда пытался помочь… Маленькую фигурку так легко потерять из виду… Снег продолжал вовсю валить. Страшные, неправильные снежинки белели на плечах ее отца. Вот такие мелочи и вспомнишь, когда мир полетит кверх тормашками и ты вместе с ним…
Это было не просто несправедливо; это было… жестоко.
Помни о шляпе, что на тебе! Помни о деле, что ты сделать должна! Равновесие! Равновесие — вот что главное. Держи равновесие, уравновешивай…
Тиффани вытянула окоченевшие руки к огню, притягивая жар.
— Помни, нельзя позволить огню погаснуть! — сказала она.
— Люди несут дрова отовсюду. — ответил отец. — Я им и весь уголь из кузницы сказал принести. Будет чем поддержать огонь, я тебе обещаю!
Пламя танцевало и загибалось к рукам Тиффани. Надо было только… Надо было… Подманить огонь поближе, утянуть за собой и… уравновесить. И забыть обо всем другом!
— Я пойду с… — начал ее отец.
— Нет! Следи за огнем! — слишком громко завопила Тиффани, вне себя от страха. — Делай, что я тебе скажу!
Сегодня я тебе не дочь! — вскричал ее рассудок. Я для вас ведьма! Я буду защищать вас!
Она повернулась, прежде чем он успел разглядеть ее лицо, и побежала сквозь падающие снежные хлопья по тропинке, прочищенной в направлении нижних загонов. Снег был утоптан в неровную, бугристую тропинку, падающие снежинки делали ее скользкой. Изнуренные люди с лопатами прижимались к стенкам траншеи, стараясь дать ей дорогу.
Она добежала до площадки, где пастухи вгрызались в снежную стену. Снег комьями разлетался вокруг них.
— Стойте! Все назад! — закричала она громко, но это ее голос кричал, а разум — плакал навзрыд.
Мужчины немедленно повиновались. Голос, сказавший это, принадлежал владелице остроконечной шляпы. С ним не поспоришь.
Помни о жаре, о жаре, помни жар, держи равновесие, балансируй… Таково ведовство в самом, что ни на есть чистом виде. Никаких тебе игрушек. Никаких волшебных палочек, Боффо, головологии, никаких тебе фокусов. Значение имеет только то, что ты представляешь собой. Но иногда бывает нужно обмануть саму себя. Ведь она ни Госпожа Лето, ни Матушка Ветровоск. Она должна помочь себе сама, всем, чем только сможет.
Тиффани вытащила маленькую серебряную лошадку из кармана. Она была замусоленная и измызганная, Тиффани все собиралась почистить ее, но времени не было, совсем не было…
Как рыцарь, застегивающий шлем, она защелкнула серебрянную цепочку на шее.
Ей нужно было больше практиковаться. Ей следовало слушать людей. Ей следовало прислушиваться к себе.
Она глубоко вздохнула и развела руки в стороны, ладонями кверху. На правой ладони выделялся белый шрам.
— Гром по мою правую руку. — Сказала она. — Молния по левую. Огонь позади меня. Стужа передо мной.
Тиффани сделала несколько шагов вперед, пока почти не уперлась в снежную стену. Она могла чувствовать, как холод вытягивает из нее тепло. Что-ж, быть по сему. Она несколько раз глубоко вздохнула. Я свой выбор делаю…
— Стужа к огоню. — прошептала она.
На дворе фермы пламя стало белым и взревело, как кузнечный горн.
Снег шипел, взрывался паром и плевался комьями снега. Тиффани медленно двинулась вперед. Снежная стена таяла под ее руками, как туман под утренним солнцем. Снег плавился от жары, образуя туннель в глубоком снежном слое, спасаясь бегством от ее рук, клубясь облаками холодного тумана вокруг нее.
Да! Она безнадежно улыбнулась. Все правильно. Если найти центр равновесия, то при верном настрое ума, можно балансировать. В середине качающейся доски всегда есть неподвижное место…
Ботинки Тиффани захлюпали в теплой воде. Под снегом уже росла свежая трава потому, что очень поздним был этот небывалый снегопад. Она шла вперед, направляясь к загонам с ягнятами.
Ее отец уставился на огонь. Он пылал белым пламенем, как кузнечный горн, пожирая дерево, словно подгоняемый ветром. Дерево рассыпалось в пепел прямо на глазах…
Вокруг ботинок уже струилась вода.
Да! Но не думай об этом! Удерживай равновесие! Больше жара! Стужа к огоню!
Послышалось блеяние.
Овцы способны выжить под снегом, хоть какое-то время. Но Бабушка Болит обычно говорила, что когда Боги создавали овец, они забыли мозги для них в другой одежде. В панике, а овцы всегда пребывают на грани паники, они топчут своих ягнят.
Матки и ягнята появлялись, окутанные паром, смущенные, словно они были потерянными изваяниями, а снег таял вокруг них.
Тиффани продвигалась вперед, глядя прямо перед собой, едва осознавая возбужденные крики мужчин позади. Они следовали за ней, вытаскивали овец, подхватывали ягнят…
Отец кричал на людей. Одни рубили телеги, швыряя дерево в костер, горящий белым пламенем. Другие вытаскивали мебель из дома. Колеса, столы, тюки соломы, стулья — огонь пожирал все, проглатывал их и ревел, требуя еще. Но ничего не осталось.
Не думай о красной куртке! Никакой красной куртки! Балансируй, удерживай равновесие. Тиффани брела вперед, овцы и вода текли мимо нее. Потолок туннеля со всплеском обрушился. Она не обратила внимание. Снежинки падали через отверстие и испарялись в воздухе над ее головой. На это она тоже не обратила внимания. И тут, перед ней… мелькнуло красное.
Стужа к огоню! Снег исчез и под ним был Вентворт. Она подхватила его, прижала к себе, согревая, чувствуя, как он зашевелился, зашептала: — не меньше сорока фунтов! Сорока фунтов!
Вентворт закашлялся и открыл глаза. Слезы капали, как тающий снег, Тиффани подбежала к пастуху и сунула ему в руки мальчика.
— Отнеси его к матери! Неси сейчас же!
Мужчина подхватил ребенка и побежал, напуганный ее свирепостью. Сегодня она была их ведьмой!
Тиффани вернулась назад. Надо было спасать остальных ягня.
Куртка ее отца упала в изголодавшее пламя, вспыхнула на мгновение и рассыпалась в пепел. Остальные были уже наготове; они схватили мужчину, изготовившегося прыгнуть в огонь и оттащили его назад, пинающегося и кричащего.
Кремневые булыжники плавились, как масло. Они расплескались на мгновение и снова застыли.
Огонь погас.