Фрэнсис рассказал Робин и Клоди о заказе.
— Вы не поверите, но это свадебные объявления. Огромные перечни гостей и приглашения. Буржуйские штучки, но что делать. На эти денежки я буду издавать «Разруху».
— А мне нравятся пышные свадьбы. Я еще помню, как мама возила меня в город смотреть на свадьбу леди Мэннерс. Такое было красивое платье… — с завистью сказала Клоди.
— А ты, Робин? Тоже обожаешь флердоранж и конфетти?
Робин скорчила гримасу:
— Вот еще. Я вообще не выйду замуж.
Клоди уставилась на нее:
— Не нужно отчаиваться, мисс Саммерхейс. Если вас приодеть и как следует причесать, у вас наверняка не будет недостатка в поклонниках. Лично я в этом не сомневаюсь.
— Кло, Робин имеет в виду, что она не хочет выходить замуж, — вмешался Джо.
Это окончательно сбило Клоди с толку.
— Но если вдруг появится мистер Суженый?..
Фрэнсис покачал головой:
— Робин, я с тобой совершенно согласен. Нет ничего ужаснее института брака.
— Брак делает женщину придатком мужа.
— А если вы кого-нибудь полюбите, мисс Саммерхейс?
— Брак имеет отношение к собственности, а не к любви.
— Лично я пробыла замужем пять лет и была счастлива. — Клоди злобно затушила сигарету. — У меня было потрясающее свадебное платье — конечно, я сшила его сама, — а Тревор был чудесным мужем. Он молился на меня.
— Миссис Брайант, должно быть, вам нелегко одной растить ребенка, — сказала Робин.
Клоди приняла вид великомученицы.
— Еще бы. Каждый день борьба. Если бы не Лиззи, я бы давно сунула голову в газовую духовку. Я знаю, что говорить так грешно, но ничего не могу с собой поделать.
Джо, допивавший второй бокал, фыркнул. В начале года Клоди ворвалась в его жизнь и потащила его за собой как вихрь. Он не знал другого человека, что так жить торопится и чувствовать спешит.
— Лиззи — мое единственное утешение. Я немного шью, чтобы свести концы с концами. А чем занимаетесь вы, мисс Саммерхейс?
— Работаю в страховой компании. Тоска зеленая. Папки, скоросшиватели… И учусь печатать на машинке.
Джо заметил, что Робин помрачнела. Он мысленно дал ей год. Как только начнутся настоящие трудности, Робин Саммерхейс, барышня из среднего класса, сбежит к мамочке с папочкой.
Официант принес палтус по-дуврски. Фрэнсис сказал:
— Робин, ты ведь работаешь еще и в яслях, верно?
— В больнице, — поправила Робин, глядя в свою тарелку.
— Клоди, это называется «практический социализм».
Робин подозрительно притихла. Она могла часами с жаром рассказывать о Свободной клинике, младенцах, матерях и своем коньке — современных противозачаточных средствах.
Официант сновал между ними, раскладывая ложкой и вилкой овощной гарнир.
— Здесь очень мило, — снова сказала Клоди. — Отличное обслуживание. Большое спасибо, Фрэнсис.
Ее длинные белые руки нерешительно потянулись к столовому прибору.
— Дорогая, нож для рыбы вот, — показал Фрэнсис. — Хотя мне всегда казалось, что удобнее есть штыковой лопатой, чем этой штуковиной.
Клоди визгливо хихикнула, и весь зал обернулся в ее сторону. Шампанское ударило ей в голову; Джо догадывался, что она флиртовала с Фрэнсисом, пытаясь наказать его, Джо. Фрэнсис, по натуре человек беспечный, не поощрял ее, но и не смущался. Однако Джо ощущал боль и гнев; только он один знал ту Клоди, которая в постели заставляла его забыть обо всем на свете, ту Клоди, рядом с которой он испытывал пресыщение и желание одновременно. Только он знал ту Клоди, которая искренне любила свою некрасивую дочурку и готова была сражаться за ее счастье как тигрица. Чем больше глупостей болтала Клоди, тем более молчаливым и мрачным становился Джо. К вящей досаде Эллиота, Робин пыталась отвлечь его светской беседой, на которую подобные люди большие мастера; люди, на которых Клоди смотрела снизу вверх. Книги, музыка, места, где она бывала… Обычная жизнь среднего класса. Буржуазная жизнь. Вещи, которые делают сносной обыденную жизнь, доступны образованным, но не таким, как Клоди. То, что Джо мог бы сам часами говорить об этих вещах, только подливало масла в огонь.
Они добрались до десерта — чудовищной смеси из крема, меренг и бисквита. Фрэнсис потчевал Клоди и Робин рассказами о школе.
— Я продержался там столько лет лишь потому, что директор был глупым старым извращенцем. Он западал на симпатичных белокурых мальчиков, так что у бедняги Джо не было никаких шансов. Ну а я напротив, ходил в любимчиках. Меня даже сделали старостой.