Дознаватель холодно и деловито описал, как Вернон Мерчант упал с лестницы и раздробил череп о мраморный пол прихожей. В этот момент с ним была только жена; слуги либо разошлись по домам, либо отправились в свои комнаты на чердаке. Мистер Мерчант, который в этот вечер устраивал прием для своих служащих, был сильно пьян.
Когда полицейские, врачи и прислуга Мерчантов начали давать показания, у Робин сжалось сердце. Со своего места она видела Майю, сидевшую в первом ряду. Когда Майя наконец вышла на трибуну для свидетелей и откинула вуаль, Робин увидела ее бледное лицо и огромные светло-синие глаза, обведенные темными кругами. Майя сообщила дознавателю, когда они с Верноном поженились и сколько времени она знала мужа до свадьбы. Когда дознаватель спросил, был ли брак счастливым, Робин стиснула руки и закусила губу.
— Мы были очень счастливы, ваша честь. Очень.
Робин, следившая за Майей, вспомнила другое дознание. Дознание о причине смерти Джордана Рида. Тогда Майя тоже солгала.
Когда Майя описывала суду то, что случилось в день смерти мужа, ее неподвижное лицо напоминало лик Богоматери, оплакивающей Христа. Она ездила в Лондон навестить подругу, мисс Саммерхейс, но узнала, что мисс Саммерхейс уехала за границу. Опоздала на поезд и вернулась домой поздно. Они с Верноном устраивали прием. Потом она устала и пошла спать; Вернон побежал за ней и споткнулся на лестнице. Когда Майя описывала, как она протянула руку, чтобы удержать его, но не достала, ее голос дрогнул. Дознаватель велел служителю дать Майе воды и отпустил ее. Только тут Робин поняла, что затаила дыхание и прокусила губу до крови.
А потом все кончилось. Дознаватель огласил вердикт о смерти в результате несчастного случая. Робин была единственной, кто видел, как блестели глаза Майи до вынесения вердикта. Что это было? Страх? Надежда? Но не скорбь, думала Робин, когда вуаль снова легла на бледное лицо подруги. Ни в коем случае не скорбь.
— Слава богу, все кончено, — прошептала Дейзи и сжала руку дочери. — Бедная Майя. Какой ужас…
Робин не нашлась, что ответить, и молча вышла из зала суда. Внезапно в помещении стало жарко и душно. У нее не было сил подойти к Майе и влиться в толпу соболезновавших. «Я прошла три важных вехи в жизни женщины, — подумала Робин, глубоко вздохнув. — Нашла работу по душе, съездила за границу и обзавелась любовником». Однако она не могла представить себе, что может подойти к застывшей на месте подруге и поделиться с ней новостями. Их клятва была детской. Но они больше не дети.
Робин терялась в догадках. Если ее худшие опасения верны, хотела бы она, чтобы вердикт был другим? Если бы на трибуну для свидетелей вызвали ее, смогла бы она дать ложные показания под присягой? Если Майя действительно виновата в смерти мужа, должна ли она нести за это ответственность? Ответов на все эти вопросы у нее не было.
Теперь все принадлежало ей. Деньги, дом, дело. То ли Вернону не приходило в голову, что он может умереть молодым, то ли это было его последней платой своей благоверной шлюхе.
Главное осталось позади. Было, правда, еще кое-что, но Майя была уверена, что найдет выход. Она рассматривала географические карты, разложенные на кровати. Можно уехать за границу — как минимум на полгода. Когда она вернется в Кембридж, сплетни утихнут. В конце концов, часть правды знает только Робин, а в ее преданности сомневаться не приходится. Когда она, Майя, вернется домой, все будет принадлежать ей. И она никогда не разделит свое состояние с другим мужчиной.
Она была в двух шагах от катастрофы… Майя прижала крышку чемодана и закрыла замки.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1930–1931
Глава пятая
Работая у доктора Макензи, Робин открыла для себя другой Лондон. Увиденное повергло ее в гнев и отчаяние. Ее беглые заметки были свидетельством бесконечной борьбы за жизнь, которую вели другие люди. «Три комнаты с кухней. Плата за квартиру — 6 фунтов. Муж — 31, жена — 28, пятеро детей — 10, 9, 7, 3; 4 месяца соответственно. Муж без работы. Семья задолжала за квартиру и оплачивает большой счет за лечение младшего сына, больного бронхиальной астмой». Затем следовало душераздирающее описание ежедневного рациона семьи, состоявшего в основном из хлеба, маргарина и порошкового молока.
Иногда на стук в дверь ей отвечали гордым покачиванием головы, принимая Робин за представителя благотворительной организации. Иногда девушку ругали за то, что она сует нос не в свое дело, а однажды какой-то грубиян даже толкнул ее в грязь. Нередко она сталкивалась с апатией — самым распространенным и, возможно, самым страшным результатом нескольких месяцев, а то и лет безработицы. Но все же чаще ее встречали сердечно, радуясь любому предлогу, помогающему скоротать долгий, однообразный и скучный день.