Забрав удочки и банку с червями, Сережка направился через овраг к пруду. За ним увязался и Космос. Старики остались вдвоем. Перемыв чашки-ложки, прибравшись в шалаше, Доля пошел оглядывать бахчу — не было ли ночью каких воров, не набедокурили ли мальчишки — горе с ними, не столько унесут, сколько насвинячат: порвут плетни, посрывают зеленые арбузята и тут же под горой побьют.
Он помнил, где на бахче лежат самые крупные арбузы, в каком углу вот-вот должны поспеть дыни, и теперь шел и дергал высокую лебеду, накрывал, прятал их от чужого глаза.
В самом конце бахчи, в густых кустах дикой смородины, Доля заметил какое-то движение, послышались голоса, и тотчас все замерло. Сторож заторопился туда и увидел прижухших в кустарнике трех парнишек. Старшему, конопатому с облезлым до синевы носом, было лет не больше, чем его внуку, двое других выглядели совсем мальцами.
— Это что тут за партизаны хоронятся? — крикнул Доля. — Ну-ка, выходи!
Двое мальцов проворными ежатами покатились вдоль лесополосы, старший остался на месте, лишь поднялся на ноги, стал объяснять:
— Мы хотели к Сережке, — сказали, что он приехал…
— Ну, ясное дело, — не за арбузами же! — согласился сторож. — Тогда иди поближе, да и друзей своих кличь.
Довольная улыбка растянула мальчишечий рот, и он, заложив пальцы в него, заливисто свистнул два раза. Как воробьи к спелой вишне, вылетели из кустов мальцы. Конопатый кивком головы позвал их за собой.
— Значит, к внуку моему? — еще раз спросил Доля у ребят, подошедших с некоторой неуверенностью.
— Да, — подтвердил большеглазый, смахивающий на девочку малец.
— Мы прошлым летом с ним играли… И Гришка, — конопатый кивнул на большеглазого, — подарил ему сикольный крючок.
— Ну, тогда вы совсем друзья, — с той же серьезностью заметил Доля. — Он и сейчас на пруду рыбалит.
Мальчишки замялись. Похожий на девочку вздохнул:
— Мы думали, он тут…
— Можно бы сходить, да чего же без удочек? — рассудительно сказал старший. — Лишь рыбу пугать.
— А арбузы вы, стало быть, не любите? — спросил Доля. — Живот, что ли, с них болит?
— Не-е, — лукаво улыбнулся третий пацан, вылитый казачонок, кучерявый, с горбинкой на длинном носу. — У меня ни с чего не болит. Я и яблоки зеленые ел. Мамка ругала, а зря, — похвалился он.
— Кто же твоя мать?
— Тетя Тося Фролова! — сказал мальчишка, с удивлением вскинув брови и недоверчиво глядя на сторожа: как же можно не знать его маму?
— А-а, доярка…
— Ага. Она почти больше всех надоила. Только вот его бабка, — он кивнул на глазастого, — перегнала мамку. Потому что у бабки Дуни коровы молочнее.
— Так вы, оказывается, все колхозники? — спросил Доля с той легкой насмешкой, которую, по мнению взрослых, дети не улавливают.
— Не-е, — засмеялся казачонок, — мы пока учимся в школе. А когда вырастем, станем кто космонавтом, кто шофером… А я бахчи буду караулить.
— Ну? — удивился Доля. — Это почему же так решил?
— А арбузы дюже сладкие! — признался мальчишка.
— Раз так, придется сейчас покормить вас, — кончил мучить мальчишек Доля. — Будете есть?
— Будем!
— А то! — наперебой отозвались мальчишки.
Идя по бахче, Доля нагибался, стукал ногтем по полосатым шарам и наконец выбрал два арбуза. Взяв их под мышки, направился к шалашу.
— Давайте, мы понесем, — вызвался тот, что побольше.
— Мы не расколем! — заверил большеглазый Гришка, прижимая арбуз к животу.
За шалашом, на столе, Доля порезал арбузы на ломти, поставил перед ребятишками алюминиевую чашку, приказал:
— Семечки не бросайте, складывайте сюда. — И пояснил: — Семечки, они дороже самого арбуза. — И присел тут же на краешке скамьи, вытянув занывшую вдруг культю.
Он с удовольствием глядел, как мальчишки едят, захлебываясь сладким соком, с каким старанием, до самой корки, выгрызают мякоть и в то же время помнят его наказ. Если у кого-нибудь из них семечко, скользнув, падало на землю, за ним тотчас кидалось несколько рук.
— Ну, наелись? — спросил Доля, когда на столе не осталось ни одного ломтя. — Или еще сорвать?
— Наелись! — сказал казачонок и, задрав рубашонку, звонко похлопал по животу. — И так, как барабан…
— Тогда идите по домам, — посоветовал им Доля. — Матери, гляди, не знают, что вы сюда увеялись.