— Эй, свинарка и пастух…
На дороге стоял Колька Клок с удочками и торбой через плечо. Вприщур оглядев нас с Енькой, он крикнул:
— Книжечка-то про любовь небось? — и вразвалку направился к нам, протянул руку за книжкой.
— Не трожь! — предупредил я.
— А ну дай, — Колька сжал кулаки и пошел на меня.
— Перестаньте! — выкрикнула Енька и кинулась к нам.
— Чего орешь? — Клок презрительно оглядел ее. — Репьев в патлы захотела? — Колька скривил толстые губы, погонял во рту слюну и плюнул в Еньку.
Я кинулся к нему. Клок повернулся, и мой кулак врезался ему в нос. Хлынула кровь, он замотал головой и наотмашь лупанул меня по щеке.
— На, на!
Я знал, мне не справиться с ним: Клок и выше и сильнее меня, — но отступать было некуда. Мы лупили друг друга куда попадя. Он расквасил мне губы, посадил под глаз синяк. Потом схватил меня поперек и хотел свалить на землю. Вырываясь, я вцепился в его рубаху, и она с треском разорвалась на спине. Клок сразу отступил и испуганно стал озираться на свою спину.
— Погоди, мы еще встретимся! — пригрозил он и, подняв с земли удочки, пошел в станицу.
Я взялся за ручки тачки и направился за ним.
— Толя, Толя! — летело мне вслед.
Но я не обернулся.
…Ночью мне приснилась Енька. Раньше мне никогда не снились девчонки, в своих прежних снах я видел то отца, то мать, а однажды даже свою собаку Шарика. А тут вдруг приснилась эта приезжая девчонка.
Уже темнело, когда мы с Мишкой подошли к станице. За день мы успели сделать многое — оборвали свою яблоню и сходили за Дон. Там, на месте недавних боев, мы хотели разжиться оружием. Но ничего интересного не попалось, лишь в одной траншее нашли какой-то металлический коробок с двумя короткими электрическими проводами. Коробок оказался нелегким, и мы долго думали, брать его или не надо. Решили все-таки взять. Теперь я нес этот непонятный нам трофей и Мишкин пистолет, а Мишка тащил на горбу мешок с яблоками.
Из-за деревьев завиднелись крыши домов, и Мишка сказал:
— Сунь наган за пазуху, а то еще встретит кто…
— Ну и пусть.
— Тебе — пусть, а мне влетит, — сердито огрызнулся он. — Вчера уж и так мать в Совет вызывали. Жучили за меня.
— Исай, что ли, нажаловался?
— А то кто же? Чуть политику не пришили. Говорят, нападение на Советскую власть. Спасибо Буланкин заступился…
— Какая он власть? — удивился я.
— Не знаю, — признался Мишка, — над дезертирами, что ль, главный.
Я поспешно сунул наган под рубаху — идти стало труднее, спадали штаны, нужно было поддерживать и их и наган да еще тащить коробок.
Впереди нас в темноте замаячило белое пятно.
— Бабка какая-то, — сказал я.
— Ага.
Но шла не бабка, а Талька. Прихрамывая, она несла ведро, прикрытое лопухами. Увидев нас, подалась в сторону, уступая нам дорогу. Но мы не стали ее обгонять.
— Эй, куркулиха, — крикнул Мишка, — чего тянешь?
Талька не ответила, лишь ускорила подпрыгивающий шаг.
— Чего несешь, спрашиваю? — сердито переспросил Мишка.
— Терн… — хмуро отозвалась Талька.
— Дашь покушать?
— Возьмите, — Талька остановилась и сняла с ведра лопухи.
Мишка зачерпнул горсть, бросил тернины в рот.
— Ничего, сладкий, — похвалил Мишка. Я тоже взял несколько штук.
— Берите больше, — разрешила Талька.
— Ну да, а потом тебя отец будет лупить, — сказал Мишка.
Она промолчала.
— Сильный у вас терн? — поинтересовался Мишка.
— Сильный.
— Залезть-то можно?
Талька робко улыбнулась.
— Нет, правда, — начал он уговаривать Тальку. — Давай вместе. Ты там с отцом поговоришь пока, а мы нарвем…
— Берите вот, — Талька переставила ведро.
— Этот не интересно… Ну, поможешь нам?
— Темно сейчас, — растерянно проговорила Талька.
— Да не сейчас, завтра днем. Ладно?
Талька покорно кивнула головой.
— Зачем столько насадила-то? — спросил Мишка. — Тяжело ведь… — Талька со вздохом взялась за дужку ведра.
Мишка дернул из моих рук коробок, кивнул на ведро:
— Помоги…
И мы пошли втроем. Совсем стемнело, никто не видел, что мы идем с девчонкой и несем ее ведро, но все равно чуть-чуть было неловко перед собой…
Станица зажгла свои недолгие огни. Жидкие и немощные, они едва зажелтили окна. Я глянул на свою хату и задержал шаг — наши окна горели непривычно ярко. Стало тревожно, и я торопливо попрощавшись, побежал. Мчался по улице и ничего не видел, кроме света окон. Что-то случилось, раз мать зажгла лампу. Обычно в хате горела коптилка — гильза с крученым ватным фитилем. А семилинейная лампа с отбитым и заклеенным газетой стеклом стояла на самом верху полочки. Керосин продавали редко, и мать зажигала лампу только в очень большие праздники.