Нет теперь тех рук, что протягивали Марте маленькие, круто посоленные ломтики. В последний раз она видела их осенним холодным днем: темные, крупные руки недвижно покоились на груди ее хозяйки, лежащей в длинном ящике, вынесенном из голубой двери и поставленном на табуретки у крыльца. Потом спины людей, знакомых и незнакомых, закрыли хозяйку от глаз Марты, протяжные выкрики и причитания горячо плеснули в уши коровы, и руки хозяйки, вознесенные вверх, медленно поплыли со двора, за ворота.
В полдень Марту забыли подоить, и она сперва долго мычала, напоминая о себе, позже, к вечеру, корова уже трубно ревела, зовя исчезнувшую куда-то хозяйку. Но та не появлялась. Наконец из дверей дома вышла незнакомая молодая женщина, похожая лицом на ее хозяйку. Молодая сняла с колышка плетня подойник и, отворив воротца, боязливо приблизилась к корове. Марта покосилась на нее, и когда та присела на скамейку, под выменем, вдруг резко отступила в сторону, почувствовав чужие руки.
Женщина отставила подойник и стала оглаживать Марту по бокам, по отвислой шее, что-то шепча и всхлипывая. Но едва опять протянула руку к подойнику, как корова снова забеспокоилась, засучила ногами. Растерянно потоптавшись, новая хозяйка сходила в дом и вернулась оттуда со стопкой холодных кисловатых блинов, один дала Марте с ладони, а остальные бросила в ясли. Корову привлек хлебный дух, и пока она ела, угнув тогда еще рогатую голову, женщина успела скрутить ей задние ноги обрывком какой-то бечевки.
До этого Марту никогда не путали, и она, недовольно сопнув, опять покосилась на согбенную незнакомую спину. Неуверенные, скользкие пальцы дернули за соски, и несколько тонких струек молока цвиркнули на дно подойника. Марта, удерживая в себе молоко, напряглась так, что на животе ее вздулась закаменевшая жила.
Женщина еще немного подергала за сосцы, но так и не выдоив молоко, ушла. А Марта мучилась всю ночь от распирающей вымя тяжести и мычала, звала свою хозяйку. Но та все не приходила. Вместо нее с рассветом на базу опять появилась женщина. Марта ее сразу угадала, хотя на этот раз она надела фуфайку хозяйки. Как и в первый раз, новая опасливо присела возле коровы, и Марта, обнюхав знакомую одежду, вдруг ослабла телом и присмирела. Подействовали ли на нее привычные запахи, или невмоготу стало ей от давящей тяжести, только без всяких пут и прикормок отдала она молоко все до капли.
Марта приняла свою новую хозяйку, но о старой не забывала, помнила и ждала ее, порой ни с того ни с сего на корову накатывала тоска, и она начинала мычать, кружить по базу или надолго застывала в онемении, будто силилась что-то припомнить или понять. Но понять происходящее было непросто. К середине зимы сено кончилось, и Марту стали кормить соломой и печеным хлебом. В это время и появился на базу со своим подойником приземистый мужичишка, воняющий машиной и гнилым кислым силосом. Раскорячась, он присел под коровой и едва вцепился пальцами-клещами в неподатливое вымя, как Марта, прогнувшись, с размаху ударила ногой по подойнику: жестяная посудина, звякнув дужкой, стукнулась о стену сарая, а мужичишка, опрокинутый испугом, дергаясь, отползал на спине прочь. Но тут же вскочил и, оглянувшись на синюю дверь, дважды ткнул кулаком в коровий пах.
Дождавшись, пока корова успокоится, мужичишка опять присел на скамейку, но тотчас колючая метелка хвоста больно хлестнула его по щеке. Он вскочил и, уже не оглядываясь на двери, стал бить корову по бокам, по матовым скользким ноздрям. Увертываясь от кулаков, корова неуклюже закружила по базу, пятясь, она наступила на опрокинутый подойник, прогнув его. Забившись в угол, Марта вздрагивала кожей, загнанно сопела, косясь на пришельца. Она не понимала, зачем этот вонючий тут и как он попал на этот баз, где, сколько она помнила себя, ее ни разу не шлепнули даже ладошкой, а только гладили и говорили спокойные, ласковые слова.
Мужичишка больше не стал приставать к Марте и, взяв гнутый подойник, ушел, хрястнув старыми дощатыми воротцами. Но на другой день он опять появился, только не с подойником. Он въехал во двор на туполобом тракторе, к которому были прицеплены сани, высоко нагруженные тюками сена. Вместе с ее новой хозяйкой они долго складывали эти тюки чуть в стороне от база, подле плетня. Новая хозяйка чему-то радовалась, ласково улыбалась мужичишке, а Марта то и дело вскидывала голову и недовольно посапывала. Марте был неприятен запах, исходивший от трактора и мужичишки, избившего ее вчера, и она, пыхнув, качнула рогами. Мужичишка заметил это и погрозил корове держаком вил…
Все это было позапрошлой зимой, а теперь многое уже забылось. Марта ко многому привыкла, чему поначалу так противилась: смирилась с тем, что доят ее поочередно три человека, и кто из них настоящий ее хозяин — не знала. Живя в своем старом дворе, она все-таки считала себя ничейной, беспризорной. И потому с одинаковым спокойствием теперь отдавала молоко и молодой женщине, похожей на ее хозяйку, и вонючему мужичишке, привозящему для нее корм, и толстой, как бы вечно спящей бабе, которая вместе со своим злым парнишкой пасет ее в стаде. Этот парнишка засовывал в ноздри Марты острые, как лещуг, пальца и давил, когда мать его начинала дойку. От боли у коровы перехватывало дыхание, и она не могла удержать молоко.