В универмаге Федя купил самый дорогой фотоаппарат и каждый выходной отправлялся то на Хопер, то ехал на попутной в поля снимать хлеба, или бродил в сосновой роще за райцентром в поисках хорошего кадра. Через полгода только видами райцентра и близлежащих станиц был забит большой самодельный чемодан. Фотография стала смыслом Фединой жизни.
А началось все просто. Фотография — маленький деревянный домик — стояла почти напротив бондарной, и Евсеич, низенький однорукий старик, частенько заглядывал к бондарям и плотникам подразогнать скуку, порасспрашивать новости, пожаловаться на привередливых клиентов.
— Никак, пымаешь, не угодишь этим занудам, — начинал он, едва переступив порог мастерской, — сшас являлась одна наверченная, — полусогнув пальцы, он крутил возле ушей. — Пымаешь, отказалась брать свою физию. «Это не я!» — Евсеич брезгливо кривил губы, передразнивая посетительницу. — А кто же? — спрашиваю. — Это, говорит, очевидно, вы в молодости. Во, пымаешь, стерва какая…
В мастерской смеялись больше над самим Евсеичем, чем над рассказами «мастера», здесь хорошо знали его способности любое лицо изменить так, что даже самые ближние родственники не признавали увековеченного на фотографии. Столяр Осип Потапов, снявшись однажды в полный рост возле витой тумбочки, послал карточку старушке-матери, которая потом при встрече сказала ему:
— Тебя я тут сразу угадала, — и ткнула пальцем в тумбочку, а кто вот этот, рядом, — не разберу, китаец, что ли, какой…
— Морда у тебя была опухшая, ты и был, как китаец, — обижаясь, объяснял Евсеич и вздыхал: — Неблагодарное у меня ремесло: каждое рыло хочет выглядеть иконой.
В бондарной гоготали, а Феде всякий раз было жаль старика. Может, потому что не на людях, — у себя в мастерской, куда парень иногда заходил, Евсеич был совсем иным, разговаривал без смешков и жаловался Феде, что в конуру эту загнала проклятая война, отхватившая у него руку. Иногда Федя вызывался помогать старику: рубил дрова, бегал к колодцу за водой, позже Евсеич стал доверять ему проявлять и закреплять стеклянные пластинки-негативы. Тогда и появилась у Феди мечта — страстная и благородная. Он знал, что сделать такую выставку нелегко, потребуются деньги на фотоматериалы, придется много ездить и ходить по стране, чтобы снять самые красивые места. И Федя начал готовиться: упросил Евсеича, чтобы тот научил вставлять в аппарат пластинки, наводить на резкость, и вскоре парень выведал все известные старику секреты в этом деле. Предполагая дальние странствия, стал закаливать свой организм: каждое утро делал зарядку, обливался водой. После работы он спешил к Евсеичу, колдовал над ванночками с растворами, печатал снимки. Старик был доволен помощником, охотно уступал ему место в темной будке, стал позволять фотографировать клиентов. Поголодав месяца четыре, Федя купил себе аппарат.
Теперь он фотографировал самостоятельно, но к Евсеичу все равно заглядывал и нередко выручал старика, помогал выполнять ответственные заказы, снимал капризных женщин, чаще всего жен начальников, делал портреты передовиков на городскую доску Почета. Евсеич щедро благодарил его за услуги, давал реактивы, которые в продаже были не всегда.
Однажды перед каким-то праздником Евсеича попросили прийти в детсад, снять ребятишек, дети — народ вертучий, непоседливый, и Евсеич, сославшись на недомогание, отправил туда Федю. Там Федя и встретился с уже позабытой девушкой и ее карапузом. Она оказалась воспитательницей детсада, звали ее Клавой. Рассаживая детей, она суетилась и краснела, как и тогда при первой встрече. Федя отметил, какие ласковые и нежные у нее губы и волосы, гладкие, отливающие бронзовым светом. Федя сделал три лишних кадра — хотелось, чтобы она вышла хорошо.
Через неделю он опять зашел в детсад, занес пачку фотографий, среди них был большой портрет Клавы. На этот раз они хорошо и долго говорили. Рассказывала, правда, больше Клава, а Федя слушал, понимающе кивал огненно-рыжей головой и тайно любовался ею. Он узнал, что Клаве идет двадцатый год, что отца у ее Пашки нет — так уж получилось, живут они вдвоем, мать в прошлом году померла. И еще она спросила, сколько примерно стоит ремонт крыши, — Клава собиралась нанять мастеров, потому что хата ее текла, как решето. Федя сказал, что стоимость работы можно определить только на месте. Клава назвала свой адрес.