— С утра напасть за напастью, — буркнул Мирон, выходя во двор.
Он постоял у плетня, приложив к уху ладонь, но ничего не услышал и заспешил на радиоузел узнать, что там стряслось. На пути ему встретились бежавшие в школу мальчишки и объяснили, что в аппаратуре погорели какие-то важные детали. Мирон проводил ребят взглядом и бесцельно побрел по хутору. Он шел и думал о минувшей снежной зиме, о том, были ли у Владимира валенки или давал дрожака в ботиночках и собирается ли он обзаводиться семьей — не мальчик, поди, скоро тридцать стукнет. Мирон на ходу кланялся встречным хуторянам, отвечал на их беглые вопросы, и все это делал машинально, мысли его были об ином. Ветер нанес сладковатый запах окалины, и Мирон бессознательно прибавил шаг, а оказавшись возле кузницы, немало подивился этому. В открытые двери он увидел Семку, орудующего в горне клещами, и переступил порог.
— А-а, Тимофеич, здравствуй! — обрадованно протянул руку Семен. — Присаживайся вот…
— Найду место, не в гостях, — Мирон отстранил деревянную чушку. — Стало быть, весна, — кивнул он на высокую горку лемехов в углу.
Угнездясь на закопченном бревне, дед расстегнул полы старого тулупа, оглядевшись, спросил:
— Ты чего же один, молотобоец-то где?
— В город поехал. Телевизор хочет купить.
— Теле-визор? — с почтительным удивлением переспросил дед. — Он же вроде не достает до нас…
— Теперь будет доставать. Подстанцию построили…
— Ты занимайся делом, я так попутно зашел, — сказал Мирон, поймав взгляд парня.
Семен бросил в жар лемеха и, дожидаясь, пока они нагреются, закурил. Дед исподлобья следил за ним, оглядывал кузницу. Здесь было как и при нем — инструмент на месте, все аккуратно сложено. В эти минуты хорошо ему было сидеть в тесноватой, знакомой до каждой трещины кузнице, и Мирон, желая как-то высказать свою радость, похвалил парня.
— Молодцом ты, Сема, молодцом. Как надо, усвоил науку.
— Владимир не обещается в гости? — перевел разговор кузнец.
— Как не обещать. Обещает. Со дня на день жду.
— А чего же — отдохнет, порыбачит… Надолго приедет-то?
— Кто ж знает? Его дело городское, служебное. Ну уж недельки две, думаю, погостит…
— У него семья-то есть? — поинтересовался Семен.
— Один пока. Босякует, — нестрого осудил внука Мирон. — Да там и жениться-то как, — вздохнул он. — Никто никого не знает. Ни роду, ни племени… Был я у Владимира, видал этих городских барышень — юбка, прости господи, еле грех прикрывает, на ногах две веревочки и гвоздик. Идут, выжимаются, ровно босиком по колючке…
— Всякие и там есть, — возразил Семен. — Вон Лида Серегина тоже городская…
— Ну она — другой разговор. Она учительница, — почтительно отозвался Мирон.
— Хочу на ней жениться, — признался Семен и, улыбнувшись, выхватил из горна поковку, потянулся к молоту.
— Постой, Сема, — остановил кузнеца Мирон. — Вот тот молот возьми, полегче, а то истоньшить можно. Дай-ка… — Мирон сбросил с плеч полушубок и сам стал к наковальне, ловко повернул клещами раскаленный лемех и, размахнувшись, ударил. Удар пришелся точно по лезвию, потом второй, третий…
— Вот и все, — удовлетворенно выдохнул Мирон, бросив готовый лемех в сторону и уступая место Семену. — Владимир тоже смышленый был по кузнечному делу, — вспомнил дед. — Я его сызмальства приучал. Да, значит, иное написано ему на роду.
Мирон еще потоптался, понимая, что пора уходить, но что-то держало его здесь, и он оттягивал время.
— Еще я хотел тебе сказать… — начал вспоминать он, остановясь в дверях. — Ну да ладно, в другой раз…
Владимир приехал утром, в последний день вербной недели. Он подкатил прямо к воротам на легковой машине, изрисованной кубиками. Мирон как раз был во дворе, сидел под навесом, точил лопату. Увидав в воротах рослого мужчину в коротком сером пальто и угловатой нерусской фуражке, Мирон не без труда распознал внука, а угадав, поспешно вытер о штаны ладони и заторопился ему навстречу.