— Ну здорово, внук, здорово! — заговорил Мирон, прижимая гостя к ватнику. — Прибыл, значит… А то я уж все жданки поел… Вымахал-то, вымахал-то как, — покачал головой Мирон, любуясь Владимиром, и опять ткнулся головой в твердое плечо. — Фу-у, а духами-то, как от барышни.
— По-твоему, все должны пахнуть дымом? — засмеялся тот и взялся за чемодан.
— Да я не в укор, — оправдался Мирон. — Ну заходи, заходи…
В дверях внук не подогнулся и стукнулся головой об верхний косяк.
— Эх, атаманец! — крякнул Мирон. — Аж отца-упокойника перещеголял. — Бывало, при дворе такие рослые служили.
Владимир стал раздеваться, и дед торопливо шагнул к вешалке, освободил крючки.
— Гостевать-то долго собираешься? — спросил он внука.
— С недельку побуду.
— Чего ж так мало?
— Дела там, в городе.
— Ну гляди… А то время сейчас золотое. Скоро половодье. А там сады зацветут.
Внук сидел у стола, улыбался, слушая дедову речь. Потом принялся распаковывать чемодан, вынимал какие-то свертки, коробки, банки. С самого дна извлек большую черную трубку с золотистой каемкой и протянул Мирону. Дед покрутил трубку в руках, похвалил со знанием дела:
— Хороший чубук. И дерево прочное, не прогорит.
— Ну и жги. Я и табаку привез… Турецкий.
Мирон принял и табачные пачки, поднес к носу.
— И табачок хороший, — одобрил дед. — Только бросил я это дело…
— Что бросил?
— Ну да курево-то… Вот уж третий год. Я сообщал тебе…
— Разве? — огорчился внук. — А я что-то не помню. Как же это? — он глядел на деда и виновато улыбался.
— Ну да ляд с ним, — успокоил Мирон, — может, когда и побалуюсь. Трубка-то знатная. Может, и пригодится… Ты, небось, голодный? — спохватился дед и направился к печи.
— Нет, я в ресторане ел, — остановил его Владимир. — Не беспокойся.
— Ресторан рестораном, а дома лучше, — не послушался Мирон. — Иди пока умойся с дороги…
За несколько минут после встречи с внуком Мирон будто помолодел, словно скинул он со своих сутулых плеч десятка два лет и проворно метался по хате, развел на загнетке огонь, поставил жарить яичницу с кусковым свиным салом, вынул из-под пола бутылку. Вернулся Владимир, посвежевший, румяный.
— У-у, да ты, дедунь, весело живешь!
— А как же… Как все люди, так и я. Мирон Пяткин сроду от людей не отставал. Помню, в колхоз вступали…
Дед хлопотал у стола и рассказывал, как в тридцатом году, когда в Венцах создавали колхоз, он на первом же собрании подал заявление, и в тот же вечер был изгнан из дома его отцом, прадедом Владимира.
— Ну да это дело прошлое, — остановил самого себя Мирон. — Давай-ка со встречи-то…
— Нет, нет, — Владимир закрыл свой стакан ладонью. — Я водку не пью.
Мохнатые брови Мирона дрогнули.
— Ай со здоровьем неладно?
— Просто не люблю. Я тут захватил, — Владимир распеленал из прозрачной бумаги длинную тонкую бутылку, поставил на стол. — Давай лучше этого…
— Ну что ж… Давай городского отведаем, — согласился Мирон, с любопытством разглядывая бутылку, разрисованную медалями.
Чокнулись, Мирон выпил залпом и, не почувствовав никакой крепости, крякнул для порядка. Внук пил маленькими глотками, цедил, словно мутную воду, будто боялся, что попадет какая-нибудь соринка.
Тыльной стороной ладони Мирон вытер губы и, покосившись на медали, осторожно спросил:
— Какая ж ей цена?
— Кому?
— Ну вину-то этому?
— Три рубля с копейками.
— Новыми? — ужаснулся Мирон.
— Ну а то керенскими, что ль?
— В жисть не поверю, — дед широко покачал бородой.
— Что ж я, врать буду?
— Нет, я не к тому, — поспешил исправить оплошность Мирон. — Только за что же такая деньга?
— Нормальная цена хорошего сухого вина, — отозвался Владимир.
Помолчали.
— Ты мне скажи, что в мире-то творится, какие новости? — опять заговорил Мирон.
— Новостей много. Что интересует тебя? — с легкой усмешкой уточнил Владимир.
Потолковали.
— Тебя, дедунь, прямо пропагандистом можно ставить. Все знаешь… — заключил внук.
— А как же? — чуть горделиво отозвался Мирон. — Я ведь тебя каждый день слухаю. И утром, и вечером… Вот в последний раз хорошо, умно говорил ты про колхозную жизнь. И про то, чтоб грамотные люди к нам ехали, — дед искоса поглядел на внука: — Сам-то не подумываешь сюда перебраться?