Запыхавшись, ко мне подбежал Мишка.
— Ты чего, ушибся?
Я чуть шевельнул головой, что-то теснило грудь и раздавливало там слова.
Мишка молча кинулся от меня и вскоре прибежал с салазками: отобрал у каких-то малышей.
— Садись, повезу, — приказал он.
С его помощью я ползком забрался на салазки, и Мишка покатил меня.
Пока добрались до своей улицы, я немного пришел в себя, и стало стыдно лежать на санках.
— Мишка, — позвал я, — погоди, я встану… Сам пойду.
— Лежи, — строго отозвался он и зашагал быстрее.
Почти у наших ворот повстречалась Енька.
— Вы что, на санках катаетесь? — засмеялась она.
Я уткнулся носом в холодные доски и закрыл глаза.
— Что случилось? — испуганно спросила она.
Наверное, по лицу Мишки она догадалась, что нам не до игрушек.
— Что с ним, Миша?
— С Акулы упал, — нехотя отозвался он.
— С какой акулы?
— С лошади, на лед.
— Он что, потерял сознание?
— Да, — соврал Мишка, — но жить, наверное, будет…
Я так и не поднял головы, не открыл глаз, хотя и хотелось мне поглядеть на Еньку.
И потянулись дни, скучные и длинные. Раньше я не замечал времени, день приходил с пробуждением и уходил легко, незаметно. Теперь пустое время тянулось, как серая, осенняя паутина. По утрам мать оставляла мне еду и бежала на ферму. Я лежал на горячих кирпичах и слушал, как голосит печная труба, шуршит снеговая крупа по окнам, и ветер мечется по крыше, роется в соломе и все никак не может найти, чего там потерял.
Иногда, возвращаясь из школы, ко мне заходил Мишка, но сидел он недолго. Совсем неинтересно быть с человеком, который лежит на печи, и с ним нельзя пойти кататься на лыжах или пострелять в сорок. Он рассказывал мне, что происходит в станице, и было обидно, что я в стороне от всех этих дел. Пока болел, через станицу тягачи тащили неисправные танки. Один танк почему-то бросили возле церкви, и пацаны теперь целыми днями сидят в нем. Однажды Мишка похвалился, как он у военных, работающих в МТС, купил за курицу сто патронов. Курицу он украл у себя дома. У нас тоже было три курицы, и я мог бы иметь сто патронов. Но самое интересное всегда происходит без нас…
Как-то зашла Енька, я был один в хате, и она застеснялась. Остановясь на пороге, стала говорить, что пришла по поручению пионерской дружины.
— Я буду помогать тебе готовить уроки, чтобы ты не отстал, — сказала она.
— Мне Мишка рассказывает, что проходят, — отказался я.
— Он же в седьмом! — Енька подняла на меня глаза.
— А он у наших ребят узнает, что задают, — нашелся я. — Да я уж скоро выздоровлю…
Енька помолчала, щелкнув замками портфеля, подала мне книжку.
— Для тебя в библиотеке взяла…
Книжка называлась «Руслан и Людмила»… И мне самому захотелось написать книжку. Я решил писать стихами. Взял карандаш, лист бумаги…
Когда читаешь чужую книжку, так и кажется, что запросто сможешь написать сам такую же. Лишь бы было побольше бумаги да мать не ругалась за керосин. Но вот бумага нашлась и лампу незачем зажигать — во дворе еще светло, а стихи не получались. Конечно, Енька неплохая девчонка, но все же не героиня. Чего про нее напишешь? Вот если бы на войне мы с ней встретились… Я подумал об этом, и стихи пошли сами собой. Только Енька была уже не ученицей пятого класса, а смелой санитаркой. Она днями и ночами носила раненых, делала им «перевязки, как в сказке», потом ее тоже ранило, и один боец, тоже храбрый (имя его я не назвал, постеснялся), спасает ее почти из-под гусениц танка.
Листок со стихотворением я вчетверо свернул и спрятал в свой валенок. Скоро у меня появилась еще бумага — мать принесла с фермы пачку накладных на выдачу фуража, я обрадовался и в тот же вечер начал писать роман. Он был про войну. Мои солдаты часто сбивали немецкие самолеты и без конца совершали подвиги. Иногда и они погибали, но перед тем, как умереть, каждый из них обязательно говорил что-нибудь возвышенно-героическое. Раньше я читал книжку про запорожцев, они погибали тоже так. А сам я не видел, как умирают люди на войне…
Роман мой остался незаконченным, я выздоровел и опять пошел в школу. Как раз шла подготовка к Новому году, мне дали учить стихотворение и поручили перерисовать из книг снежных королев и избушки на курьих ножках.
…Наступил новогодний вечер — первый вечер в моей жизни. До этого мы всегда встречали Новый год утром. Ребята собрались в коридоре еще задолго до начала, играли в «жучка», а девчонки стояли у стен присмиревшие, руки по швам. Наконец открыли дверь в большой класс, и мы ворвались в него. В классе было светло, как днем, — под потолком висели лампы, штук шесть. Посредине стояла сосна, увешанная поблескивающими игрушками и бумажными раскрашенными гирляндами, на стенах — мои рисунки.