Через несколько минут о конниках напоминала только густая пыль, плавающая на улице, да следы от кованых сапог.
Родничковцы потянулись к своим домой. Я тоже вспомнил про кукурузу и пустился бегом, надеясь до прихода матери сделать дело. Но у моста меня остановил Мишка, оказывается, он тоже был на площади. Конопины на его лице так и светились, таким радостным я его давно не видел. Он поманил меня под мост.
— Глянь чего, — зашептал Мишка и проворно вытащил из-под рубахи новенький наган.
— Где? — только и мог спросить я.
— Там, в машине…
— Украл?
— Эк, расстроился! — осудил меня Мишка. — Последнее взял… Да у них их знаешь сколько? Сто, а может, и целая тысяча. А нам он во как нужен. Вдруг немцы придут. Или вот нынче: был бы у нас наган, мы бы этот самолет…
…Мать вечеряла. Усталая, в пыльной одежде, она нехотя жевала холодную картошку. Рядом с ней на лавке сидела тетя Маня.
— Стало быть, и баб уж забирают, — говорила она матери. — А девчонка, значит, теперь у меня будет.
— Где был-то? — не поворачивая головы, строго спросила мать.
— Военных глядел.
— Целый день, что ль, глядел? Кукурузу-то опять…
— Я сейчас, я быстро…
— Спать вон ложись. Завтра в школе какое-то собрание. Заказывали.
— Я знаю, в поле поедем работать.
— Ой боже ж ты мой! — заохала, завздыхала тетя Маня. — Какие вы работники? Слезы одни.
Уже засыпая, я услышал хрипловатый голос тети Мани.
— Вчера заходит ко мне Исай, говорит: «Давай, Машка, гривенник, крестик тебе сделаю, а то немец придет… Кто без креста, всех постреляет…»
— Сноху-то прямо на позицию послали? — спросила мать.
— Вроде нет. В госпиталь какой-то. Женьку-то обещала забрать, как устроится на новом месте. — И опять вздохнула: — О-хо-хо!
НА ОБОРОННОМ ПОЛЕ
Самый большой класс, где на Новый год ставили елку, а в будние дни проводили собрания и сборы, был забит мальчишками. За партами сидели по трое, по четверо, но все равно мест не хватало. У учительского стола тихо переговаривались директор школы Аркадий Петрович и председатель колхоза Буланкин, высокий, худой, с синим шрамом на лице. Чуть в сторонке примостилась на табуретке учительница немецкого языка Мария Ивановна.
Аркадий Петрович протер носовым платком очки, что-то поискал на столе среди бумаг, но не нашел, и спокойно, даже как-то устало сказал:
— Ребята, в этом году первого сентября вы не пойдете в школу, учебный год начнется позже…
Класс оживился, все зашептались, а Колька Клок в знак одобрения выставил большой палец и прищелкнул языком.
— Позже потому, — продолжал Аркадий Петрович, — что очень близок фронт. Но мы с вами не должны сидеть и ждать, когда разобьют врага. Мы тоже обязаны помогать своей Родине.
Он хотел еще что-то сказать, но раздумал и, сняв очки, повернулся к председателю колхоза.
— Вот об этом с вами и поговорит сейчас Кузьма Платонович.
Раздались хлопки. Мы любили, когда Кузьма Платонович выступал перед нами на сборах или торжественных собраниях, он рассказывал о гражданской войне, о том, как командовал пулеметной ротой, как в боях за Роднички лишился пальцев на правой руке и получил сабельный удар в лицо. До войны Кузьма Платонович работал кладовщиком, а когда бывший председатель ушел на фронт, на его место избрали Буланкина.
Председатель одернул зеленую гимнастерку и, выпрямившись, шагнул от стола ближе к партам.
— Дорогие товарищи, учащиеся Родничковской семилетней школы, — громко и отрывисто начал он, — сегодня, восемнадцатого августа сорок второго года, враг отошел от Дона и подступил к Сталинграду. — Буланкин говорил громко и строго, будто отдавал команды. — Ваши отцы и старшие братья в эти часы героически сражаются, и они победят, — он стукнул культей по парте, и веко левого глаза, там, где синел глубокий шрам, задергалось. — Они победят, — он опять стукнул по парте, — потому что ни на одном земном шаре нет и не будет таких людей, как мы…
Вовка Волдырь, кругломордый парнишка, толкнул меня в спину и прошептал:
— А сколько земных шаров?
— И мы с вами — тоже советские люди, — продолжал Буланкин, — и будем всячески помогать фронту. Сейчас во что бы то ни стало нам нужно убрать хлеб, и в первую очередь — с оборонных полей. Скосили мы пока мало. Кто постарше, сядут на лобогрейки, а остальных поставим на ток… Одним словом, через час все, как один, в степь. Предупредите домашних и опять сюда… Сейчас вы — главная опора тыла! — закончил он и сел. Но тут же поднялся: — Да, забыл: это вам подарок от колхоза. — Левой рукой он неловко вытащил из-под учительского стола плетеную корзину и снял с нее газету. Корзина была с виноградом.