— Загляденье, — восторгается Долорайтис, силясь отогнать волнения. — А я вот недавно перебрался в Линейную с Родополиса. Познакомился в университете с одной практиканткой, и вот я уже тут…
Неподалёку скрипят птичьи глотки. Яйца с невылупившимися птенцами иссыхают и трескаются. Груды тушек валятся ниц.
— Как зовут эту счастливицу?
— Антонина.
На вытянутой из нагрудного кармана фотокарточке запечатлена темноволосая женщина со светлыми глазами. Из-за очков её взгляд кажется холодным, но губы теплеют улыбкой.
— Мои поздравления, — произносит Озолина и хлопает сослуживца по плечу. Со стороны кустов трещат ветки. — Чу! ты это слышал?
Янис неуверенно кивает. К нему возвращается прежняя тревога. Тем временем разведчица, навострив слух, поднимает винтовку и стволом раздвигает колючие заросли. В прицеле пустота. Женщина по пояс увязает в гуще. Долорайтис, игнорируя цыканье, предаётся тягучим мыслям:
— Происходит действительно что-то странное… Ты только не смейся, но это серьёзно: остальные Пределы уже несколько недель не выходят на связь. Я уже пытался до этого хоть что-то узнать у Монтгомери, но… ничего.
— Сомневаюсь, что они ничего не знают. Эти, Ян, всегда всё знают: тут, скорее, дело в том, что они не хотят, чтобы о чём-то узнали мы… — гнетущим шёпотом предполагает женщина — Янис заинтригованно вслушивается. — О том, что может навредить нашему союзу с Красмор… Так начинаются всякие теории заговора?
— Никакая это не теория заговора! — пытается возмутиться юноша. Кончики его ушей краснеют — то ли от холода, то ли от гнева. Тогда же демиборцы наконец добираются до пункта назначения. — Народ верит в воскресение цесаревича… Что, если байки о легионе нежити вовсе не детские страшилки?
— Поумерь своё воображение, Долорайтис, — советует Вера. — Нашёл что слушать, право. Не кликай беду: мысли материальны, а кроме нас здесь могут быть разве что заблудшие клерикалы…
Для Озолины эти слова становятся последними. Как и прочие демиборцы, она погибла, лишь взглянув в лицо подлинного противника.
***
Бесчувственное тело демиборицы подвешивают к балке над станцией связи. Громоздкая аппаратура занимает всю площадку под опорой линии электропередач. Труп на её фоне кажется незначительным, малым. Запястья его связаны верёвкой, а на голову натянут мешок. Мешковина скрывает застывший на лице страх, впитывая обильный ток крови.
Несколько выстрелов — и нет больше Веры.
Янис не знает, в чём они провинились, но уверен, что будет следующим.
За спиной раздаётся приглушённый напев. Песнь, ставшая гимном Параду. Долорайтис вздрагивает. Скрючивается над столом с микрофоном и спешно настраивает частоту. Он боится обернуться, ибо верит, что излишнее любопытство приблизит его гибель. Дрожь сковывает руки. Настройка передатчика занимает больше обычного.
Нервно сглатывая, связист старается не вспоминать о своей невесте, дожидающейся его всего-то в пятидесяти километрах от Стагета. Всё то, что прежде давало ему сил, обращается прахом. Фотокарточка, что юноша сжимает в руке, заляпана кровью и грязью.
Это не то, чего он хотел.
— Мы же служили вам верой и правдой, — севшим голосом проговаривает Долорайтис, надеясь хоть как-то оттянуть момент. Надеясь на подмогу. Однако никто не приходит. — Зачем вы это делаете?
— Во имя войны, разумеется, — отвечает загробный шёпот, и удавка оплетает шею связиста. В следующее мгновение он чувствует, как обладатель голоса наклоняется к нему, — до чего же она прекрасна.
Вскорости на аварийной частоте 144.23.201 FYD появляется следующее сообщение: «Культисты и все демиборцы лежат мёртвые на руинах, все люди мертвы. Цесаревич вернулся. Меня зовут Янис Долорайтис, и я умираю».
Эпизод третий
Российская Империя: Синекамская губерния
Стагетский Предел
12-31/917
Ужасающий крик раскатистым громом потрясает горы. Птицы с громкими всхлипами поднимаются ввысь. По ступеням, ведущим к телекоммуникационной вышке, стекает кровавый ручей. Лежащий на земле снег алеет.
Скрипят ворота. Хлюпают приближающиеся шаги. Двор наполняется беспокойными перешёптываниями. Замечая тревогу сослуживцев, Реверсон оборачивается и видит подволакивающего ногу человека.
Долорайтис… вернулся.
Спина его утыкана стрелами. Ни жив ни мёртв он стоит посреди двора.
Капитан ошеломлённо приоткрывает рот — разве тот не должен был умереть с таким количеством попаданий?
Демиборцы сторонятся связиста как поражённого. Отзвуки крика к тому моменту превращаются в подобие миража.
— Долорайтис, — неуверенно обращается к вернувшемуся Аверс, — что с тобой произошло? Sero Вера?
Долорайтис неестественно запрокидывает голову. Глаза его закрыты. Рот открывается с натужным хрипом. Сквозь бульканья прорезаются слова:
— Наступает наш Парад… — чужеродный шёпот звучит так, будто кто-то исполняет погребальную симфонию на голосовых связках юноши. — Наступает наш Парад…
Цепенея от ужаса, капитана смотрит на Долорайтиса. На тело, что уже мертво, но по-прежнему держится на ногах. Аверс не выдерживает и, выхватив из кобуры револьвер, стреляет. Всё происходит настолько быстро, что по итогу жнец даже сомневается, что попал. Впрочем, связист падает… и вроде даже замертво. Хмурясь, Реверсон подаётся к культистке и хватает за ворот.
— Твоих рук, — сквозь зубы цедит карпеец, — ker-haddon?..
Самана вскидывает бровь и чуть наклоняет голову.
— Чего вы так испугались, капитан? — зловеще интересуется она и вытягивает шею. — У страха глаза велики?
Тишина наполняется свистом, хрустом веток… Из-за стены вылетает бутылка с зажигательной смесью. Клочок подожжённой ткани — обрывок воинской накидки — горит. Падает сосуд точно в приправленный керосином ров. За вспышкой следует огонь. Оно молниеносно растекается по трупам.
— Ejs! — выругивается капитан. Непроизвольно отшатывается, когда языки пламени тянутся за ним. — Нужно потушить огонь!
Несколько демиборцев наперевес с вёдрами воды бросаются в пекло. Однако все попытки ликвидировать пожар безуспешны. Аверс, недобро сверкая глазами, смотрит на укрепление перед воротами. Помост возвышается в паре метров над землёй. Покуда смотровая башня вне доступа, это — единственная возможность расширить обзор.
— Пошли, — хватая культистку, рычит капитан. Стоит той воспротивиться, как у её виска сверкает дуло револьвера, — встретим гостей вместе.
— Это не наши, — уже не так уверенно лепечет Гармане, — клянусь.
— Сейчас мы это проверим.
Он доводит сектантку до деревянной лестницы и толкает вперёд. Девушка едва не падает, но вовремя хватается за перилу. Когда Самана оборачивается, то видит наставленное на неё оружие.
— Тебе помочь, — едко спрашивает капитан, — или у страха глаза велики?
Отвернувшись, культистка что-то произносит одними губами, поднимая взор к опаленным небесам, и несмело поднимается. В какой-то момент Аверс убирает палец с крючка и опускает револьвер.
— Я никого не вижу. Здесь очень… туманно, — со странным волнением сообщает девушка, переводя взгляд на Реверсона. Тот недовольно морщится. В этот же момент стрела пронзает женское сердце. — О деми…
Касаясь чёрного оперенья, Самана Гармане припадает к ограждению. Глаза закатываются. Из пробитой груди бежит кровь. Пара капель застывает в уголках пересохших губ. Прежде чем умереть, девушка слышит дуновения ветра и шёпот надвигающихся Слов: «Наступает наш Парад…»
— Закрыть ворота! — взмахом руки приказывает Аверс. — Оружие наизготове!
Демиборцы бросаются в рассыпную: кто в спешке несётся затворять ворота, кто — вооружиться чем покрепче да понадёжней. Секунды превращаются в вечность. Только тогда капитан понимает, что уже слишком поздно.
Ворота распахиваются настежь.
Туман могильного хлада расстилается по земле. Слышится лязг пластинчатой брони и мечей. Сквозь мглу прорезается красноватое свечение. Десятки устремлённых вперёд огней… Аверс пятится, когда они приближаются. Следующая догадка шокирует его даже сильнее: это не просто огни, это — глаза.