– [Проклятье]!
Освещение гаснет в перебоях. Сверху трещит огонь. Подвалы постепенно наполняются дымом. При всплеске энергоподачи срабатывают датчики пожарной безопасности: вода бьёт с потолка. Вновь включается свет. Элиот видит окруживших его андеров. Лампы вновь гаснут. Холод приближается.
Всё происходит быстро. Элиот наматывает первую попавшуюся тряпку на кисть и разбивает окно. Сбив оставшееся стекло, выдёргивает засов в виде обломка трубы. Дверь наконец поддаётся.
Брюнет оказывается в небольшом зале. Часть его заставлена гробами; небольшой участок свободного пространства виднеется лишь перед стеной со встроенными в неё печами. Спасением является лестница, скрытая за деревянными ящиками. К ней почитатель и бежит.
Несмотря на то, что немёртвые следуют за ним, Элиот успевает подняться до того, как они наводнят крематорий. Выбравшись наружу, парень захлопывает за собой дверь. Переводя дыхание, спиной прислоняется к ней.
Из трубы оставленной пристройки тянется дым. На пороге валяется отклеившаяся записка: «морг переполнен». По сторонам всё заставлено деформированным транспортом: легковушками, скорыми каретами, «Грачами» и городскими автобусами. С расстояния видны занятые телами пассажирские сидения. Прокопчённые, они не накрыты простынями, не убраны в мешки. Элегия сковала их угольной коркой, обратив в подобие древних мумий.
Главный корпус больницы окутан элегическим смрадом. Стены темнеют под воздействием субстрата и покрываются трещинами. Крыша разрушается и проседает. Водосточные трубы ржавеют. Всё порастает грибком: разводами он поглощает фасад. Из приоткрытых окон тянутся хлопья пыли: они взлетают до небес, а затем подобием снега падают на землю. В отдалении слышны крики умирающих птиц, шелест их крыльев и стоны падения.
Издали надвигаются громыхающие шаги. Сипят воспалённые огнемёты. Элиот подрывается к перевязанным цепью воротам — ругнувшись, спешно оглядывается. Сопла неумолимо приближаются. Вот уже стены пристройки расползаются в пламени. Тогда Элиот забирается на багажник «Хунамиры» и с её крыши запрыгивает на автобус. Теперь забор по щиколотку.
— Манифестант, — слышит он рокочущий голос крематора. Со стороны к нему присоединяется ещё один. Из здания — третий. В отличие от прочих, теперь его броня выглядит изношенной, — просим вас не оказывать сопротивления при зачистке. Мы здесь, чтобы вам помочь.
Когда разогретые сопла направляются на него, брюнет перепрыгивает через забор. Падение выходит неудачным: разбивается колено, а нога рассекает торчащая из-за ворот арматура. Поморщившись, Элиот подрывается в сторону леса. Едва он выбирается на свободу, как из больницы слышится отчаянный крик. Не оборачиваясь, парень скрывается в тени деревьев.
Тем временем говоривший крематор подходит к главным воротам. Замечает цепь и замок. Берёт последний в руку. Сжимает.
— Свяжитесь с Зимой, — командует агент, — пусть задержат беглеца.
— Она уже несколько часов не отвечает, — сообщает стоящая рядом крематриса, — я отправила туда Ионова…
Вышедший из здания крематор окидывает агентов кратким взглядом, после чего выкручивает мощность напалма на максимум, и огонь плазмой льётся из «Сварога» — красморовцы, чья броня выдерживает подобный жар, едва успевают его почувствовать и расходятся по сторонам.
— Андрис, — взывает к нему красморовица.
— Какого ты творишь?! — продолжает старший.
Ответа не поступает. Крематор медленно разворачивается. Чуть приподняв огнемёт, расширяет зону поражения. Тогда оставшиеся агенты снимают со спин пулемёты и стреляют в упор. Очереди пробивают доспех; упомянутый Андрис оступается и припадает на колено. Огнемёт засыпает. Продырявленный нагрудник сочится тёмной кровью.
Эпизод четвёртый
Балтийская Республика: Линейная
Гейнсборо 1-1-7
12-30/994
Не покладая рук Анастази пытается узнать об обстановке в больнице, но новостные каналы молчат, местные группы — тоже, а прогнозы раскладов неутешительны. Карты разложены на диванном подлокотнике, выпитый кофе уже исчисляется литрами, а ясности по-прежнему нет. Закутанная в тучу пледов, девушка сидит перед телевизором и бездумно переключает каналы. Плашка о перерыве вещания не исчезает.
Меж тем снаружи сгущаются тени. Наступающая тьма проглатывает все фонари, оставляя улицы без источников света. Над землёй стелется элегический туман. Обретая форму, он проникает в жилища спящих людей. Гаснут последние свечи. Тишина обрывается редкими хрипами, вздохами.
Слышатся раскаты грома. Из приоткрытой форточки тянет влагой и холодом. Анастази неохотно выбирается из самодельного кокона и закрывает окно. Сквозняк успевает потушить кухонную свечу. Аромат фиалки ещё несколько мгновений полонит комнату.
Внезапно раздаётся дверной звонок.
Девушка вздрагивает. Несколько мгновений отрешённо смотрит в сторону входной двери, пока звон не повторяется. Тогда вестница хватает со столешницы кухонный нож и подходит к ней. Заглядывая в глазок, Анастази обнаруживает стоящую в подъезде дрожащую фигуру. Слишком темно, чтобы увидеть больше.
— Кто там? — подаёт голос блондинка, крепче сжимая рукоять. Визитёр игнорирует её — едва рука вновь тянется к кнопке, как Анастази отпирает замок и выглядывает за дверь. — Элиот?
Действительно. За порогом её брат — весь промокший, озябший и в грязи. Вестница заторможенно подаётся в сторону, позволяя близнецу пройти в квартиру. Того трясёт от холода. Ноги его подкашиваются.
Обойдя сестру, Элиот отрешённо проходит в прихожую. Не замечает собранных вещей в коридоре. Даже на настенную живопись не обращает внимания — сколько бы девушка ни тёрла стены, доказательства посмертия отныне не смыть. Все изменения отпечатываются где-то на периферии. Оцепенение спадает только тогда, когда под ногами появляется выцветший отпечаток человеческого тела.
— Лотта… — на выдохе произносит Элиот, неуверенно припадая к стене. Он поднимает голову и смотрит по сторонам. — Где она?
Поникая, Анастази отвечает:
— Она… закончилась, — и бросается к брату. — У меня не было выбора.
В его голове что-то щёлкает.
— Проклятье… — Элиот медленно оседает на пол. Обхватив голову руками, прикрывает глаза. — Нет, конечно… Ты всё сделала правильно, просто… Просто я опоздал… опять.
Анастази садится рядом и обеспокоенно тянется к нему.
— Элиот…
Тот уворачивается:
— Мне нужно в душ, — и рассеянно произносит, — я замёрз.
Но вода не согревает. Ванная комната стремительно накаляется: кажется, за пределами душевой кабины не видно ни зги. Тусклая лампочка и густой пар — всё, что различимо за пластиковой дверцей. Тогда Лайн выкручивает смеситель до льда. Кожа, что не покраснела от жара, также невосприимчива к минусовой температуре. В сущности, озноб так и остался.
Уже в спальне, при свете настольной лампы, Элиот пересматривает фотографии с незапамятных времён — вся стена ими увешена: от изголовья до потолка. В тот момент он обнаруживает, что Шарлотта исчезла со всех посмертных снимков, а страницы альбомов полны мертвецов. Руки начинают дрожать. Кожа покрывается сыпью мурашек; поражённые участки тела начинают болезненно ныть.
— Это несправедливо, — откладывая альбом, одними губами проговаривает парень.
Краем глаза он замечает стоящий на столе пузырёк «Инсенсабала». Внутри всё окончательно ломается. Резко смахнув всё со стола, Элиот закрывает глаз подобно кровоточащей ране и сдавленно хрипит. Тем временем дефектной рукой он открывает один из ящиков стола и нашаривает тюбик с содержанием декспантенола.
Лайн стирает выступившие следы манифеста. Те ещё поддаются увлажняющим кремам, но через какое-то время проявятся вновь. Застынут верхушкой айсберга под кожей, заставляя ту становиться шершавой и сереть. Шея, руки — всё покрыто грязью копоти, ползущей из отравленных лёгких. На горле всё также чувствуется хватка удушья: слабым першением и остаточным кашлем.