– Ну вот, – виконт досадливо махнул рукой и едва не опрокинул пирожные, – стоило мне обрадоваться, как вы тут же замолчали. Это нехорошо.
– Прошу меня простить, – вино приятно горчило, из музыкального салона доносились звуки флейты, предвещая появление барона с его любимицами. На укрывшихся в алькове собеседников не смотрел никто, кроме лакея, и Ричард решился:
– Сударь, я, как и вы, ушел от Ворона. Герцог – опасный человек, вам повезло, что он в Нохе.
– Да, это успокаивает, – кивнул Валме. – Пусть Алва сидит там, где ему нравится, но он дурак… Только дурак прячет то, что другой бы на его месте… Вам налить?
– Налейте! – Святой Алан, неужели он об исповеди Эрнани?! – Но я вас не понял… Что вы хотите сказать?
– Ни-че-го! – Собеседник значительно поднял палец. Он был пьян, но Ричарда это устраивало. – Дипломаты не говорят… Дипломаты намекают… Хотите, я вам намекну? Ее высочество желает стать ее величеством, а мне нравится быть послом, и я люблю Олларию, как бы ее ни обозвали… Зачем рубить сук, на котором сидишь? А теперь ваше здоровье, Ричард!.. Я ведь могу вас так называть? Не скрою, вы мне нравитесь, у вас замечательное лицо… Оно вызываете доверие!
Глава 6
Ракана (б. Оллария)
Капуль-Гизайлю все же удалось добиться от красавчика-флейтиста своего: найери, или как их там, плакали навзрыд. Хотелось заткнуть уши, вскочить, выбежать вон, лишь бы не слышать обреченных, тонущих в птичьем щебете рыданий, но Робер сдерживался. Не из вежливо-сти – из нежелания объясняться. Правильно кто-то сказал: легче признаться в преступлении, чем в сумасшествии. Эпинэ сжал зубы и повернулся так, чтоб видеть только хозяина. Самозабвенно дирижирующий коротышка словно бы отгонял своей палочкой мысли о плачущей нечисти и мертвых родниках. Еще вернее было бы любоваться на Марианну, но красавица все еще прихорашивалась, а может, она тоже не любила найери…
– Монсеньор. – Кто-то осторожно тронул Робера за плечо, Иноходец обернулся и увидел Дамиана. Хозяйский камердинер поджимал губы, всем своим видом выражая озабоченность. Робер кивнул и с готовностью вырвался из плена гармоний.
– Монсеньор, я бы никогда не осмелился, – начал Дамиан, – но господин барон не терпит, когда его прерывают.
– Все в порядке, – перебил слугу Эпинэ. – Что случилось?
– Я опасаюсь, что герцогу Окделлу может стать… нехорошо. Я не уверен, что он позволит о себе позаботиться кому-либо, кроме вас.
– Он напился? – в упор спросил Робер. Дамиан многозначительно развел руками. Камердинер, как и его хозяин, не терпел грубостей. – Где он?
– В альковной гостиной. С ним граф Ченизу. Прошу меня простить, но граф Ченизу никогда не думал о сотрапезниках и всегда умел пить.
– А герцог Окделл – нет. Я понял, – усмехнулся Робер, вспомнив недавние наставления Капуль-Гизайля. Новоявленный урготский посол и впрямь был неглуп, забавно откровенен и откровенно труслив. Говорить с ним лишний раз не хотелось, но это было неизбежно: Ченизу сообщили об угре, а его пес резвился в личных комнатах хозяев…
– Монсеньор знает, куда идти? – Камердинер явно предпочитал остаться в стороне, и Эпинэ его не осуждал.
– Знаю. – Особняк Капуль-Гизайлей не шел ни в какое сравнение с дворцовыми лабиринтами, и Робер изучил его за пару визитов. Музыкальный зал выходил в украшенный древностями вестибюль, откуда можно было либо юркнуть в бывший будуар баронессы, либо, спустившись на полпролета, оказаться в буфетной, одна из дверей которой вела в альковную гостиную, а другая – в три небольших смежных зала, где обычно шла игра. Дикон собирался закончить вечер там, но, видимо, не добрался. Что ж, за карты он, по крайней мере, не сядет.
Сын Эгмонта отыскался в крайнем алькове. Юноша еще не спал, но уже не бодрствовал, его собутыльник равнодушно потягивал вино. Лицо новоявленного графа казалось спокойным и жестким.
– Герцог Эпинэ? – Валме лениво поднял глаза, и наваждение пропало: перед Робером вновь сидел достойный посольской палаты щеголь. – Полагаю, вы пришли спасать отрока? Поздно! Он вряд ли воспрянет.
– Вам не следовало его поощрять. – Робер устало опустился рядом с Диконом. – Ему нет и двадцати.
– Ну, извините, – развел руками Валме, – не рассчитал. Мне казалось, военный, пивший с Алвой и Савиньяками, должен продержаться дольше. Впрочем, я и впрямь не учел возраст и потрясения… Вам налить?
– Да! – Именно это он и хочет: запить проклятую музыку, проклятый день, проклятую жизнь. – Налейте!