Картошку я чистить не стал, а привёл в порядок написанное ночью. И переписал в особую нотную тетрадь, подаренную мне маменькой на пятнадцатилетие. Всякая маменька, верно, думает, что сын у неё Моцарт, Пушкин и Шишкин в одном лице. И да, в шестом классе я написал симфонию «Третья космическая». Третья — это не счет симфониям|, это скорость. Написал, а потом полгода работал над оркестровкой. Учил меня этому Симон Фляк, мамин тайный вздыхатель. Но в дело симфония не пошла — слишком уж новаторская, народ ещё не готов к такой музыке.
Вот тебе, народ, другая музыка.
Переписка заняла немало времени: я старался, во-первых, и выверял звучание, во-вторых. Иной раз в голове звучит, а рояль говорит — не то. А иной раз и наоборот. Блютнеру я привык доверять. Меньше, чем голове, но привык. А с учетом экзаменационного синдрома (так я решил назвать случившееся, и научно, и туманно), проверка не помешает.
Не помешала. Не изменил ни одной ноты.
Теперь можно и партитуру писать. Милое дело: скрипки, тромбоны, ударные — и всё это богатство в голове.
Ольга пришла не одна. С отцом, Андреем Николаевичем.
— А у меня как раз самовар вскипел, — сказал я. — Торт, правда, вафельный, но зато шоколадный.
— Торт не убежит, — сказал Андрей Николаевич. — Ты мне вот что скажи, Миша.
И замолчал. Ждал, что начну потаённые мысли выкладывать. А я принес в гостиную самовар, тульский, электрический, затем заварочный чайник и три чашки на подносе, и уже третим заходом обещанный торт, «Классика», со скрипкой.
— Какой чай любите? — спросил я.
— А у тебя что, разные?
— Черный, зеленый, и желтый.
— Что за желтый?
Я достал пачку «Липтона» в пакетике, папеньке в пайке дали. В честь победы над Германией.
— Сказал бы я, на что он похож, твой желтый чай, да не при дочке.
Ольга же изображала переводчицу с китайского. Поскольку китайского никто из присутствующих не знал, она притворялась статуей. Согласно китайского протокола.
— Не нравится желтый, пьем грузинский, — ответил я. Заварил чайничек (без особого старания, грузинский как ни заваривай, будет одинаково).
Разрезал и торт, разложил на блюдечки. Как, интересно, полагается брать вафельный торт? Руками?
— Значит, ты решил оперу написать? — сказал первый секретарь обкома.
— Почему решил? Уже написал.
— Вот так взял — и написал?
— Это бывает. Хоккеист взял да и забил три шайбы за период. А что долго и упорно тренировался, что работала вся команда, как бы и не в счёт.
— И зачем тебе Ольга?
— Других поэтов я не знаю. Но уверен, что у Ольги получится. Зачем искать хитрости, когда всё на поверхности?
— И то, что папа у Оли может протолкнуть на сцену твою оперу, значения не имеет?
— Всегда приятно иметь «Аврору» в запасе, но главное в другом. Я считаю, что опера хороша, это первое. Я считаю, что она ко времени, в будущем году — тридцатилетие десанта на Малую Землю, это второе. Ну, и, наконец, лучше написать оперу, чем не написать, это третье.
Было и четвертое, и пятое, и шестое, но я решил остановиться.
Умному достаточно, а дураком Андрей Николаевич точно не был.
— Ладно, работайте, а я пойду телевизор смотреть, — это он, верно, шутит.
К чаю он, кстати, не прикоснулся. Может, не положено.
— Чаепитие, похоже, не состоялось. Видно, торт не той системы. К счастью, вафельные торты не портятся. Не успевают.
Моя шутка — да шутка ли? — Ольгу не развеселила.
— Ладно, давай работать. Показывай.
Она показала. Не так много, как я ждал, но и немало. Видно, старалась.
— Попробуем, попробуем.
Я подсел к «Блютнеру». Ну да, ария молодого лейтенанта. Без шипящих, открытые гласные.
Пару раз спел мысленно. Даже три раза. Ольга смотрела, не решаясь не сказать — вздохнуть. Волнение первой попытки.
Я, не став мучить дальше, сказал:
— Очень хорошо.
— Но ты же не пел!
— Пел. Но могу и повторить.
Я повторил вполголоса, камерно. Не хватает ещё наводить на девушек чары.
— Со сцены Оперного, конечно, будет лучше. Профессиональный певец, акустика, оркестр, зрители, опять же буфет…
— Ты смеешься…
— Нет, отнюдь. То, что мы сейчас делаем — творчество. А постановка оперы в театре — это производство. Будут задействованы сотни людей — солисты, хор, балетная группа, оркестранты, гардеробщики, буфетчики, рабочие сцены, просто рабочие, столяры, плотники, осветители, кочегары, художники, швейный цех, бухгалтерия и так далее и так далее. Театр — огромная фабрика.
А мы будет скромно стоять в сторонке и говорить «нет».