Манту-чизе тем временем близко подошел. Одной рукой за нюки Харючи-вэсэку чума схватился. Сорвал нюки — шесты даже упали. Тогда он за капюшон малицы старика поймал. Взял его, как тальника палку, на колено положил. Руками ему хребет сломал. Потом так же взял старуху его, которая голову ягушкой накрыла. Тоже хребет ломал ей. Тогда просто на нарте сел. Смотрит. Две женщины остались: Не-Харючи и первая, Не-Яркары, которая первая пришла, мужикам простым не давалась. Говорит им этот человек:
— Смотрите, младшего Ябено убиваю.
Сам ударил его по голове. Отлетела его голова. Мертвый стал.
Опять говорит:
— Чум собирайте. Сейчас со мной пойдете.
(Сертку: «Конечно, собрались они. Как не собраться, если этот убийца? Пошли с ним бедные женщины».)
Манту-чизе вперед пошел. Гонит быстро. Так, за ним идя, в его землю пришли. Там у Манту-чизе свой чум стоит.
— Рядом ставьте чум, — говорит.
Так сделали.
На следующий день Манту-чизе своих сильных пять оленей ловит. К тем новым своим женщинам пришел, оленей поймав, говорит им:
— Я на своих пяти оленях теперь пойду. Родня моя, смотрите, этих новых женщин не обижайте. Этих новых женщин не трогайте, а то всех убью.
Так сказал, ушел.
Вечером приходит Манту-чизе, говорит:
— Ничего живого на земле теперь не осталось.
(Сертку: «Это он за один только день на своих оленях всю землю обошел, которую только за три года обойти можно».)
— Теперь я завтра кого-то из вас брать буду. Пускай от меня родит. Вторая пока пусть рядом в чуме живет, — говорит Манту-чизе.
Теперь все спать ложатся. Те две приезжие женщины тихонько разговаривают.
— Если ты с ним хочешь, — одна женщина говорит, — тогда оставайся. Я-то пойду куда-нибудь.
У этой женщины, которая говорит, имя Не-Яркары. У нее тоже ребенок родился. Мальчик. Кто отец его, неизвестно.
Вторая говорит:
— Я тоже пойду. Не буду я у него оставаться.
— Тогда так пойдем. У этого Манту-чизе нарта есть передняя. На этой нарте он на своих пяти оленях ездит. За этой нартой сто других нарт есть. Я эту нарту его брать буду. Ты приходи к ней, когда я его пять сильных оленей запрягу.
Теперь лахнаку из чума пошло. Смотрит, что там теперь будет.
Это Не-Яркары из чума тихонько вышла. Сама потихоньку под первую нарту Манту-чизе подлезла. Большая шкура на этой нарте привязана была. До самого снега шкура опускается. Не видно, что под нартой, на постромке, кольца, за которые пе-леев — коренных оленей припрягают, висят. Как залезла женщина под нарту, поднялась на четвереньки, нарту пошевелила, зазвенели кольца.
Сразу Манту-чизе из чума выскочил, говорит:
— Что это кольца у моей нарты звенят? Однако не видно ничего. Наверное, это собака потревожила.
В чум обратно ушел.
(Сертку: «Чего он там увидит? Шкура-то до земли спускается. Закрывает женщину».)
Опять женщина на четвереньки встала. Опять зашевелилась нарта, зазвенели кольца.
Манту-чизе опять из чума выскочил, от него на нарту смотрит:
— Собака, наверное, постромки задела, — говорит.
Тогда ветер с юга подул сильный, снег пошел.
Женщина в третий раз на четвереньки встала, нарту зашевелила. Ничего не слыхать, тихо. Никто из чума не вышел.
(Сертку: «Может быть, Манту-чизе думал, что опять собака нарту шевелит».)
Тогда, ничего не услышав, эта женщина, Не-Яркары, нарту к оленям подтащила. Как потащила она, из чума другая, Не-Харючи, вышла. Обоих ребятишек вытащила. К оленям побежала.
От нарты женщина Не-Яркары тынзян отвязала. Семьдесят пять сажен тынзян будет. Стала она в обе руки кольца тынзяна набирать. Сама вокруг смотрит. Как тынзян набрала — пять оленей этого Манту-чизе увидела. Тогда на передового свой тынзян кинула. Зазвенел тынзян кольцом, прямо на рога передового попал. Тогда к себе этого передового потянула. Все четыре пелея за передовым сами пошли. Как привязанные к нему, идут.
Этих оленей запрягла.
Теперь обе бабы на одну нарту сели, двух ребят тут же держат. Как передового пустила Не-Яркары, слышит только крик за собой:
— Эй, Не-Яркары! Не ждал я, что вы ночью уйдете. Теперь на моих пяти оленях вас не догнать никому. Уходите, потом когда-нибудь я вас найду.
Обе бабы только вперед оленей гонят. Куда идут? По небу или по земле идут? Три года уже они идут, смотрят, никого на земле нет. Даже следов никаких не находят. Уже совсем голые бабы на нарте сидят. Одежды на них нет никакой. Сгнила одежда, упала с них. Как не умирают?
Третий год идет, видят, дорога какая-то. Поло-вина-то людей на оленях шла, половина пешком шла.
Не-Яркары тогда говорит:
— Теперь нашли людей. По их следам идти будем. Может быть, они примут нас. Может быть, у них одежду найдем.
Вторая говорит:
— К ним пойдем.
По этой дороге пошли. Сколько-то шли, смотрят: люди чумы ставят. Семьсот чумов ставят. Которые на оленях первые пришли, уже костры зажгли. Едят, наверное. Которые пешком сзади были — еще только чумище готовят, где пол стелить.
В средний чум те бабы пошли. Совсем голые пришли женщины. Смотрят они, старик со старухой в том чуме сидят. Видно, небогатые они.
Старик говорит тогда:
— Кто-то к нам со входа пришел.
Его старуха говорит тогда:
— Кажется, это страдающие люди пришли.