Сююку направляется к колышку, отчетливо видному на льду. Здесь конец сети. Другой конец, напротив, у берега. Сююку достает пешню.
— Дай поколотить, — прошу я.
— Веревку завяжи, — говорит Сююку, доставая конец веревки и протягивая мне, — Пешню утопишь.
Я продеваю веревку в отверстие на рукояти пешни, делаю петлю и затягиваю на кисти. Готово.
Изумительной прозрачности и чистоты осколки летят из-под кованого клюва пешни. Они как осколки хрустальной вазы. Лед обкалывается сначала возле веревки, постепенно, чтобы не перерубить шнур. Полынья расширяется от центра. Постепенно появляется круг диаметром в полметра. Он становится все глубже и глубже. Наконец, пешня проваливается вниз. Прав был старик. Если бы не веревка, быть бы пешне на дне. Сама вылетела из рук. Бьешь-то ведь с силой, а сопротивления неожиданно не встречаешь. Теперь лед пробивается до воды. Толщина льда около трех четвертей метра. Это только сейчас. Говорят, благодатное время. Недели через две будет метр, потом еще больше.
— Вспотел? — спрашивает Сююку. — Давай я постучу.
Он идет к другому концу сетки, а я начинаю лопатой выгребать из майны битый лед.
Сеть освобождена. Сююку привязывает длинную веревку к одному ее концу, и мы начинаем тянуть. Тянем метра по два. Рыба в первых же ячеях. Огромный щекур слабо шевелится, выползая вместе с сетью на лед. Я держу конец сетки, Сююку быстро выпутывает рыбу. Мы снова вытягиваем кусок сети.
— Дай я попробую достать.
— Доставай, — улыбается Сююку.
Всего четыре рыбины. Сетка сразу же становится как стеклянная, кажется, что она сейчас будет ломаться на морозе. Капельки воды застыли, словно бисеринки, на стеклянной нити. Там, где за сеть берутся мои теплые руки, она оттаивает, и вода течет по рукам. Сеть оттаивает, а руки леденеют. Всего четыре рыбы, а рук я уже не чувствую. Опять щекур и еще два сырка лежат на льду, на глазах покрываясь ледяной оболочкой. Серебро чешуи тускнеет, и нежные цвета плавников скрываются под изморозью.
— Ты лучше считай, а я доставать буду, — шутит Сююку.
Гора рыбы все растет. На глаз килограммов семьдесят, хотя проверены всего четыре сети.
— Хватит, — решает Сююку, — Не дотащим больше… Однако нет. Давай еще одну посмотрим, вон на том озере.
На следующем озере первая сеть оказалась пустой. Вторая тоже. Сююку с остервенением крошил лед у третьей сетки.
— Может быть, завтра посмотрим? — предложил я, — Темнеет уже.
— Нет. Сегодня снимем. Завтра на новое место поставим. Пособи-ка…
Я взялся за пешню.
Последняя лунка оказалась самой тяжелой. Пешня, как живая, вырывалась из рук. Сююку иронически посматривал в мою сторону, складывая сети и связывая их.
— Устал?
— Устал, — признался я.
— Это сначала только трудно. Потом поработаешь столько, сколько я, совсем просто покажется.
— Не покажется, — усомнился я.
Сююку рассмеялся.
— Чего близко чум не ставил? — спросил я его, когда мы сидели на нарте и отдыхали на обратном пути.
— Ты же видел. Тут тальника нет. Без тальника как жить будешь?
Об этом я и не подумал. Действительно, тальник здесь — одна из жизненных основ.
— Потом все время место менять приходится, — продолжал Сююку, — Видел, рыба перестала попадаться там, где мы сети пустые нашли? Теперь завтра переставлять буду. Раньше они близко к берегу стояли — там рыба была. Теперь лед толстый стал — надо на глубину их ставить, к протоке ближе. Надо знать, какая рыба когда как ходит… Поживешь здесь, сам поймешь.
Дорога до чума была длиннее, чем от чума до этих мест. Мы волокли тяжелую нарту, оскользаясь и падая на гладком льду озер, барахтались в тальниках у Танамы и еще ползли на крутой берег совсем уже рядом с целью.
Печка раскалилась докрасна. От нее исходили волны тепла, ласкающие ноги и руки. На столике уже стояли миска со строганиной и кружки с крепчайшим чаем. Для крепости в каждую кружку хозяйка накрошила еще по порции плиточного чая.
День кончился. Один поход за рыбой занял целый день. Ждали Сертку и Асю. Они пошли за тальником. Приехал на оленях Юси сдавать рыбу и одолжил Сертку оленей, чтобы он привез заготовленное еще летом топливо.
Сертку вернулся заиндевелый. Он попил с женой чаю и завалился отдыхать. Сююку сонно тыкал иглой в сетки, приводя их в порядок. Потом он тоже залег. Все молчали.
— Лахнаку, — предложил я.
— Где кончал? — спросил Сююку.
— Девка говорит: «Убивать вас будут», — напомнил Сертку. Сююку продолжал:
Старший Нохо говорит:
— Чего ты раньше не говорила? Собирайте теперь оленей, ребята.
Те быстро оленей своих запрягли, ушли куда-то.
(Сертку: «Они, наверное, пошли тех людей искать, которые их убивать собирались. Хотели от своих чумов вдалеке с ними драться».)
Теперь опять три года прошло, как те уехали. Тогда Не-Яркары говорит:
— Надо идти посмотреть, как Трех Нохо убивают.
Сама опять нарту, что у Манту-чизе взяли, пять его оленей берет. Запрягла она оленей, сама говорит Не-Харючи:
— Ты здесь сиди. Ты только двоих наших ребят береги. Смотри за ними.
Ушла сама.
Идет на оленях, смотрит, один человек пешком идет. С ней только поравнялся, говорит ей:
— Не-Яркары, дай мне поводок твоего передового!
— Не тебе держать моего передового за вожжу.
Так сказав, его схватила и себе под коленку бросила. Прижала к нарте коленом младшего Нохо.
(Сертку: «Это понимать так нужно: как ему держать самых сильных на земле оленей, если своих потерял, сам пешком идет?»)
Опять оленей погнала Не-Яркары. Дальше едет, смотрит: опять какой-то человек пешком идет. С ним поравнялась, говорит он:
— Дай мне твоего передового оленя повод.
— Не тебе этих оленей держать, если своих потерял, — отвечает.
За капюшон его рукой схватив, себе под колено бросила.
Дальше она оленей погнала, видит, дерутся трое. Два человека одного убить хотят. Они его держат за голову и за ноги. Вертят его, будто ремень скручивают. Это Два Тасю так старшего Нохо убить хотят, говорят:
— Ты, Нохо-старший, просто умирать не будешь. Ты теперь муку найдешь.
Рядом подъехала женщина — они тогда Нохо-старшего разорвали. Два Тасю сразу на лыжах своих умчались.
Не-Яркары, это увидя, две половины тела старшего Нохо к себе сзади в нарту бросила, говорит: