Мы уже часов пять кружили по льду. Поду остановил оленей.
— Где это? — спросил я его.
Он не ответил. Он лег на снег и стал смотреть по сторонам, надеясь увидеть берега. Видеть было нечего — в десятке метров почти ничего не было видно.
— Кружал, — наконец глухо отозвался Поду.
— Утра ждать будем, — решил я.
Поду промолчал.
Ветерок здесь дул еще более яростно. Не было препятствий, которые могли бы ему помешать. Геннадий ежился в своих одеждах.
— Терпи, старина, — посоветовал я, устраиваясь рядом. Сел на снег, спиной к ветру и задремал. Поду уже сидел в той же позе возле своей нарты. Сон сморил его сразу. Две ночи без ночлега давали себя знать.
Проснулись, как по команде. Я почувствовал, что руки мои онемели, зашлись от холода. Встать оказалось не так-то просто. Сначала перевалился на колени и, цепляясь за нарту, выпрямился. Косточки ныли. Минут двадцать я прыгал и шагал на месте, пока кровь не застучала в висках. Поду прыгал рядом, переступал с ноги на ногу, махал руками. Гена тоже встал и затоптался возле нарты.
— Пошли, что ли, — предложил я.
— Давай, — без энтузиазма согласился Поду. — Куда пойдем?
— Обратным следом пойдем.
— Не видать, — уныло ответил Поду.
— Давай в ту сторону, откуда пришли.
— Ладно.
Олени бежали резво. Их гнал голод: ночь-то не кормились на льду. А лед все не кончался. День опять катился в ночь, а просвета не виделось. Мне подумалось, что мы выскочили в залив и колесим по нему без толку.
— Э-э! — внезапно крикнул Поду и показал рукой вперед.
В снежном мареве показалась темная полоска. Тальник. Берег.
Олени сразу стали грести снег, приникая мордами к земле. Они все время уходили вперед. Приходилось все время подтаскивать нарты, чтобы ослабить постромки: пусть подкормятся звери. Отпускать их нельзя. Разбредутся, а у нас сил не хватит их переловить. Тынзян умеет кидать один Поду. Я ему слабый помощник.
— Как делать будем? — спросил хмуро Поду.
Я догадывался, чего ему хотелось. Он боялся опять кружить в темноте. Надо было ждать утра. Ждать света.
— Ночевать будем, — сказал я.
— Ладно, — В голосе Поду прозвучало удовлетворение.
— Потерпи, Гена, — попросил я Емельяныча.
— Чего уж, — отозвался он.
Опять ночь, и опять ожидание утра, которое, казалось, никогда не наступит.
Утро все-таки оказалось мудренее вечера. Забрезжил свет, и проступили невысокие берега Гыданской губы. Теперь действительно сбиться было невозможно. Ехать берегом — упрешься в Гыду.
Олени бежали хорошо. Отдохнули, подкормились. Поду уже что-то пел на своей нарте. Даже Емельяныч вертел головой в капюшоне, веселее посматривал по сторонам.
Поселок увидели издалека. Слезли с нарт на краю, около первых домов. Пошли, шатаясь, как пьяные, ведя оленей за вожжи.
— Ну, почему же это? — недоумевал Геннадий Емельянович, — Почему здесь все время блуждают? Я ведь столько читал о том, что тундровики — прирожденные лоцманы.
— Не все, Гена. Действительно, тундровые охотники ориентируются в большинстве случаев безукоризненно. Но ведь это охотники. Это нганасаны, энцы, юкагиры, чукчи, эскимосы. Им приходится много путешествовать по новым местам. Охотникам не приходится задерживаться всю жизнь на одном и том же пятачке. Им все время надо искать и искать новые земли. А оленеводы-пастухи? Они действительно много передвигаются. Но где? Они ходят по одним и тем же маршрутам с небольшими отклонениями от вытравленных пастбищ. Так ходили их отцы, так ходили деды. Свои-то угодья они знают великолепно, а все земли рядом — нет. Им раньше и нельзя было соваться со своими оленями на чужие пастбища. Они и не совались и не давали другим соваться на свои. Мы-то с тобой были у пастухов…
6
Локомбой.
Работяга АН-2 зудит мотором над Гыданом. В самолете груз — оленьи туши. Везут их на буровые. Из пассажиров мы с Геннадием Емельяновичем и ненец Коля Няч, только что отслуживший в армии действительную службу.
— Чего из дома-то уехал? — спрашивает Геннадий Емельянович.
— Хочу в нефтегазразведке поработать.
— А какая у тебя специальность?
— Дизелист. Работу себе всегда найду.
— Где учился?
— Еще в Салехарде.
— А чего в тундре не остался?
— Там без меня пастухов и рыбаков хватает. Потом я же не ухожу отсюда. Теперь отряд здесь, на нашем полуострове, будет работать. Я же весной сюда приду уже с буровыми… Здесь же все равно будут газ и нефть добывать… По всем геологическим прогнозам, нефть и газ у нас есть. Вот и буду через некоторое время работать в родной Гыде…
— Ваших ребят сейчас много работает в газовой промышленности?
— Да нет. Пока мало. Так, старики разные постоянно работают с геологами. Даже такая должность есть — проводник. Они с партиями всю нашу землю исколесили. Теперь наша очередь.
Это так. Промышленное будущее Гыды начнется со дня на день. В наши дни темпы освоения Севера таковы, что оглянуться не успеешь, а полуостров уже выдает свои богатства миру. На моих глазах, например, мало кому известный районный поселок Тазовский, центр района, которому принадлежит Гыда, стал городом, столицей тазовских газовщиков. Кто десять лет назад слыхал об Уренгое, который совсем рядом? А сейчас мало кто не знает об этом крупнейшем месторождении. Так здесь повсеместно. Здешняя земля — богатая земля. Так что Николай рассудил правильно.
Я листаю пачку сочинений о будущем Гыды, которые мне подарили в школе. Вот сочинение Иры Яр из четвертого «б» «Будущее моего поселка».
«Родина начинается с родного моего поселка. Когда я думаю о Родине, то думаю о поселке. Я думаю, что моя Гыда скоро станет городом. В месте нашего клуба будет построен большой танцевальный зал. Я думаю, через несколько лет школа будет еще больше, и интернат. Я этого очень хочу. Я хочу, чтобы рабочие построили купательный бассейн. Я хочу, чтобы Гыда была большим городом. Хочу, чтобы здесь были парки и все ребята ходили в купательный бассейн. Чтобы наши все ребята учились плавать. Хочу, чтобы перед школой посадили березы, клены и елки. Пусть будет каток для ребят, с крышей. А для маленьких ребят будет закрытый сад и яблони, груши и малина. Лена будет учительницей, а Римма будет артисткой. Все ребята хотят стать космонавтами. Я хочу, чтобы наш поселок был самым красивым в мире. Мы все хотим, чтобы-Гыда была красивая и Чтобы к нам приезжали самолеты прямо из Москвы и Ленинграда. Другие ребята хотят стать инженерами и работать газовщиками или геологами. Пускай все дома в Гыде будут каменные».
Вполне реальная программа. Все можно сделать здесь: и бассейн, и зимний сад, и многоэтажные каменные дома, и аэропорт, который будет связан со столицей напрямую. Ничего в этом особенного нет.
Посмотрим, что скажут будущие хозяева Гыды помоложе. Сочинение на ту же тему Люды Оковой из третьего класса «б»: «В будущем мой поселок будет еще красивее. Наш поселок Гыда будет большим городом. Там будут ездить машины и автобусы, будут железные дороги. По железным дорогам будут мчаться скорые электровозы. Везде будут расти яблони, вишни, арбузы. Через тридцать лет будут дома уже больше десятиэтажных. Мы на автобусе будем ездить на экскурсию в поселок Юри-бей и на Мачуй-Сале. У нас поселок сейчас маленький, и живет мало разных людей. У нас только есть ненцы, русские, татары, монголы, селькупы, узбеки, грузины и ханты. Тогда будет много разных людей, как в городе Москве, или в Ленинграде, или в Салехарде. Интернаты будут красивые. Там будут бассейны, большие игровые и стадионы. Я люблю свой поселок Гыда, а будущий город Гыда буду любить еще больше».