Твоя тоскующая, всегда маленькая Эльза.
***
В этот раз все было по-другому. Картины сна не накатывали постепенно; напротив, они словно бы яркой вспышкой прорвались через мутную круговерть, что кружила на своих волнах спящее сознание принцессы. Картина города была пугающе-четкой; в ней не было той неверности, той нереальности, что сопровождала предыдущие сны. Эльза отчетливо видела узкие, вьющиеся между высокими домами улочки, время от времени переходящие в широкие проспекты и открытые площади; видела острые, мощеные черепицей крыши, видела вьющийся из труб дымок и приветливо светящиеся желтым, чуть мерцающим светом очагов и ламп окна. Принцесса шла по мостовой, и старые камни холодили ее босые ноги. В небе сияла отливающая красным луна, и никто кроме нее не рисковал выйти на улицу в день, отмеченный столь дурным предзнаменованием. Она видела то, что обратилось в ее предыдущих снах в руины, узнавала каждый дом, каждый камень из фундаментов. Здесь не было колоссальных сооружений, растущих из земли, и печать чуждости не уродовала лица зданий. Лишь что-то смутное, скрывающееся на самом краю зрения, в уголке глаза, не давало ей покоя - словно бы легкие тени рыскали в темных переулках, куда девочка бросала взгляд, словно бы мох, покрывающий старинные камни домов, изредка пытался тянуться к ней в пробуждающейся жажде жизни. Наконец, Эльза оказалась на городской площади - перед возносящей к небу свои шпили ратушей. Но ее внимание привлекало не словно бы обратившее к богам свой оскал здание, а монумент, что величественно стоял перед ним. Принцесса ни за что ни с кем не спутала бы его. Отлитая из темной бронзы фигура величественно смотрела куда-то вдаль, вдоль пересекающего город проспекта. Мужчина был закован в массивную броню, и опирался на исполинский молот, который, как показалось девочке, не смог бы поднять ни один простой смертный. А на лице учителя Эльзы застыло усталое, чуть печальное выражение - словно он один отстроил этот город, и теперь нес ответственность за все, что сотворил. Девочка подошла ближе и провела ладонью по потемневшей от времени табличке у основания монумента. - Ты предал меня, - оскал на лице Мелькора был красноречивее любых слов. Могучие, вырвавшиеся из-под земли лозы обвивали его руки и ноги, подобно цепям, и падший вала бился в путах, силясь порвать их. Круг теней вокруг колебался... хотя нет - в этот раз никаких теней не было! С удивлением Эльза увидела троллей - но теперь они отнюдь не выглядели такими дружелюбными и милыми созданиями, как тогда, при первой их встрече. Нет, сейчас они раскачивались в каком-то ритуальном танце, взывая к древнейшим, более древним, чем любое живое существо силам в протяжном, гулком песнопении. - Ты предал ее! Старейший из троллей стоял перед Мелькором, и лицо его было искажено горем. - Мне жаль, - тихо произнес он, не сумев перекрыть шума, с которым разрушитель рвал сковывающие его путы, порожденные самой землей в ответ на зов ее любимых детей. - Мне очень жаль. Я не могу позволить тебе ходить под этим солнцем и этими звездами. Падший вала взревел, и фигуру его окутало яркое, жаркое пламя - но его быстро погасил тут же хлынувший с неба ливень. Упругие, хлесткие потоки воды били по земле, и столько силы было в них, что даже первый сын творца не мог устоять. Но дело было не только в этом. Эльза вдруг поняла, отчетливо поняла, что ее учитель что-то сделал, чтобы позволить троллям помочь ей - и они обратили эту слабость против него. - Ты не сможешь запереть меня навечно, тролль, - Мелькор затих, чувствуя, как первобытная сила течет через него, изменяя саму суть того, что он в последнее время называл своим телом. - Никому это не под силу. Я выберусь. Я найду ее, что бы с ней ни сделали обманутые ложными богами люди. Найду тебя, и заставлю заплатить по счетам. А потом - буду рядом с ней, что бы ни случилось, потому что больше ни одна сила в этом мире не сможет меня с ней разлучить. Пабби лишь закрыл глаза, раскинув руки - и могучий, призванный с самых северных гор морозный ветер подхватил плененного валу, унося его далеко-далеко, туда, где даже свет не сумеет отыскать его, пока не рухнет мир и не сотрутся в прах скалы. Никто этого не видел, но по лицу старого тролля бежали слезы. - Пусть будет так, что я не ошибся, - неслышно шептал он, еле шевеля губами. - Пусть будет так, что я спас эту землю - а не обрек дитя на гибель в страхе перед тем, чего так и не смог понять