– Значит, вы со мной согласны? Он покачал головой:
– Не совсем. Нам необходимы доказательства. Нужны неопровержимые улики. Иначе мы можем совершить ошибку.
Мадлен пристально взглянула на собеседника:
– А нельзя ли поточнее?
Томас задумался. Собравшись с мыслями, проговорил:
– Возможно, барон действительно занимается контрабандой опиума. Но не следует делать поспешные выводы. Не следует делать выводы, основываясь лишь на некоторых необычных явлениях, свидетелями которых мы стали. Вполне вероятно, что барон не имеет к этому ни малейшего отношения.
– Нет, имеет! – заявила Мадлен. – Потому что... я чувствую!
Томас улыбнулся. Сейчас Мадлен рассуждала как любая другая женщина.
Немного помедлив, он сказал:
– Я с вами согласен. Мы должны выяснить, что известно Дездемоне. Но до этого, мне кажется, нам следует воздержаться от каких-либо выводов.
– А еще нам нужно пробраться в его дом.
– Да, разумеется, – кивнул Томас.
– И чем скорее, тем лучше.
– Конечно. – Он снова кивнул.
Тут Мадлен тихонько рассмеялась и, сделав ход конем, заявила:
– Вам шах.
Томас перевел взгляд на доску и, казалось, задумался.
– По-моему, мистер Блэквуд, я почти выиграла. – Мадлен лукаво улыбнулась. – Скажите, было когда-нибудь, чтобы женщина взяла над вами верх?
Томас понял намек. Закинув ногу на ногу, он откинулся на спинку стула и взглянул Мадлен прямо в глаза.
– Где вы так хорошо выучили английский? Мадлен помедлила с ответом.
– Вы пытаетесь перевести разговор на другую тему, потому что проигрываете?
Томас покачал головой:
– Я никогда не проигрываю, мадам Дюмэ. Просто я подумал, что пришло время побольше узнать друг о друге. – И, выдержав эффектную паузу, он добавил: – Вы со мной согласны?
Мадлен колебалась, и Томас понял: вопрос застал ее врасплох.
– Английскому меня обучил мой близкий друг. По моей просьбе, – ответила она наконец.
– Близкий друг?
Мадлен закинула руку на спинку дивана и, устроившись поудобнее, молча кивнула. На ее очаровательном личике появилась улыбка: казалось, она погрузилась в приятные воспоминания.
– Его звали Жак Гренье. Он был сыном очень богатого французского графа, но отец от него отказался. Талантливый поэт, певец и актер, Жак принимал во мне живейшее участие. И он... Можно сказать, он научил меня жизни.
– Отец отказался от него, потому что он стал актером?
– Совершенно верно, – кивнула Мадлен.
– И он был вашим любовником, не так ли? – сказал Томас ровным голосом, хотя в груди его бушевало пламя.
Томас и до этого знал о Жаке Гренье, но сейчас почему-то испытал приступ ревности. Действительно, почему?.. Ведь для него все это не новость.
Мадлен несколько секунд молчала. Но видимо, решив ничего не скрывать, снова кивнула:
– Да, он был моим любовником. Моим первым любовником. Мне было пятнадцать лет, когда он меня соблазнил. Мы прожили вместе почти шесть лет, из них любовниками были три года. И он был настолько добр, что обучил меня английскому. Жак был весьма образованным человеком и по-английски говорил очень неплохо.
– А почему вам захотелось выучить этот язык? – спросил Томас (впрочем, он прекрасно знал, что ответит Мадлен).
Она внимательно посмотрела на него – то ли удивляясь его любопытству, то ли раздумывая, стоит ли отвечать. Наконец едва заметно кивнула и пробормотала:
– Что ж, об этом придется рассказать... Дело в том, что мой отец был англичанином, капитаном Королевского флота. Он умер от холеры в Вест-Индии, когда мне было двенадцать лет. Я видела его всего четыре раза. И каждый раз – очень короткое время. Но воспоминания об отце – самое дорогое, что у меня есть. Как-то раз он сказал мне, что хотел жениться на моей матери, когда узнал, что она беременна мной, но она и слышать об этом не хотела. Мать всегда была эгоистичной и расчетливой женщиной и презирала отца за все – за то, что он англичанин, и за то, что он мягкий, покладистый, добрый, за то, что он ветеран войны, награжденный орденами и медалями, и за то, что происходил из небогатой, хотя и весьма уважаемой семьи. Тяжко вздохнув, Мадлен сложила руки на коленях и уставилась на пламя в камине.
– Я не вполне уверена, – продолжала она, – но мне кажется, он был ее любовником очень недолго. Отец тогда служил где-то на средиземноморском побережье, а мать гастролировала там со своей труппой. Очевидно, роман их был бурным, но непродолжительным. Он говорил, что очень любил мою мать, однако она это отрицает. Мать пристрастилась к опиуму, к тому же она всегда была весьма посредственной актрисой. И обращалась со мной как со своей служанкой. Таскала меня за собой из одного театра в другой, отдавала мне различные приказания... и совершенно меня не любила. Мать считала меня чопорной, самодовольной англичанкой, каковой я, в сущности, и являлась – ведь мой отец был англичанином! И в то же время она запрещала мне даже упоминать о моих английских корнях и не разрешила поехать в Англию, чтобы познакомиться с родителями отца.
Мадлен снова умолкла, и Томас понял, что она отдалась воспоминаниям. Он тоже молчал, хотя и опасался, что Мадлен, заговорив, сменит тему. Оказалось, что она взяла паузу лишь для того, чтобы собраться с мыслями. Минуту спустя Мадлен с невозмутимым видом продолжила свой рассказ:
– Я узнала о его смерти только через год после того, как это произошло, да и то случайно – нашла письмо от родственников отца в кармане маминого платья. В письме подробно описывались обстоятельства его смерти. Похоже, мать просто забыла показать мне письмо – слишком уж эгоистичной она была, всегда думала только о себе. Когда Жак прочитал мне это смятое письмо... Когда я узнала, что моего дорогого отца уже больше года нет в живых... В общем, именно в тот момент я решила, что стану сама себе хозяйкой. Поскольку мать терпеть не могла англичан, я хотела забыть о том, что наполовину француженка. Отец очень любил меня и хотел сам меня воспитать, вот я и сказала себе: «С этого момента я – англичанка». Разумеется, мне следовало выучить родной язык отца, и я в конце концов добилась своего – учила английский сначала с Жаком, потом самостоятельно. Учила усердно и без устали. К сожалению, я до сих пор никак не могу избавиться от акцента. Зато я прекрасно знаю Францию, и это очень мне сейчас помогает. Теперь, когда я нахожусь на службе у англичан... Знаете, Томас, теперь я чувствую, что действительно приношу пользу. – Мадлен тяжко вздохнула и добавила: – Возможно, это глупо, но у меня именно такое ощущение.