– Но ты не умер, – отвечает она и отходит к окну, на стекле возникает ее отражение – темные волосы и темные, как безлунная ночь, глаза. – Возможно, лес сохранил тебе жизнь.
Я не понимаю, что она хочет этим сказать. Налетает порыв ветра, от которого шатается весь дом, и с потолочных балок начинает сыпаться пыль.
– В лагере все думают, что ты пытался сбежать, – помолчав немного, добавляет она.
С меня на пол продолжает капать вода, и я вновь трясу головой. Я же не убегал, нет, я знаю. Знаю, но ничего не говорю, потому что никак не могу понять сам, каким образом оказался в лесу.
Там, где лишь редкие вспышки молний прорезают непроглядную тьму. Где деревья, словно в жутком танце, качают своими длинными, похожими на руки скелетов ветвями под дикую музыку ветра. Где всегда царит холод – жалящий, беспощадный.
Я прогоняю это мучительное воспоминание и начинаю рассматривать комнату. Отмечаю, что маленькую гостиную слабо освещают только отблески огня в печи, замечаю узкий коридор, в конце которого начинается лестница, ведущая на второй этаж.
– Электричество отключили, да? – спрашиваю я.
– Ага, – кивает она. – И телефон тоже. А мобильные так высоко в горах вообще бесполезны. Наша связь с внешним миром – ну, точнее говоря, с ближайшим городом – это телефонная линия и дорога. Но из-за бури линию отрезало, дорогу засыпало.
– Выходит, мы заперты здесь? – спрашиваю я.
– Дорогу со временем расчистят, – небрежно пожимает она плечами. – У нас зимой и не такое порой случается, – она отводит взгляд в сторону, словно припоминая. – Три… да, три года назад нам два месяца пришлось ждать, пока расчистят дорогу и подключат электричество. Мы привыкли полагаться на собственные силы, – она умолкает, словно боится, что сболтнула лишнего, открыла свое слабое место. – Я хотела сказать, что мы привыкли к уединению, – поясняет она, и ее слова растворяются где-то под потолком. – Ты тоже привыкнешь, – можно подумать, что мне никогда уже не покинуть этих гор, я стал постоянным жителем этих мест и мне предстоит жить, умереть и быть похороненным в этой земле. У меня по рукам пробегают мурашки, и я плотнее закутываюсь в одеяло. Возможно, все, что говорили о ней парни, правда, и я не должен оставаться в ее доме. В этом темном гнилом месте.
Тяжело сглотнув, я решаю перевести разговор на другую тему.
– Это все ты нашла? – спрашиваю я, указывая на наваленные грудой на подоконнике увеличительные стекла, старые флаконы из-под духов и пряжки от ремней.
Я вспомнил истории, которые слышал в лагере, истории о том, как эта девчонка ходит в темный лес – куда никто другой и не сунется – и находит там потерянные вещи. И что она – единственная, кто способен на такое, потому что сама часть этого леса, и если ткнуть ее ножом, то из нее не кровь потечет, а древесный сок и смола, вот. А еще болтали, будто волосы у нее из крапивы, а на пальцах у нее вместо ногтей когти.
– Да, – небрежно отвечает она. – Точно так же, как нашла тебя.
Повисает молчание – странное, похожее на петлю, готовую, кажется, задушить нас обоих. Затем она подходит ближе ко мне, поднимает руку и прикладывает теплую ладонь мне ко лбу, проверяя, нет ли у меня температуры. Я делаю вдох и замираю, задержав воздух в легких.
– Тебе надо поспать, – говорит она. – Ты мог простудиться.
Но ее карие, темные, как лес, глаза смотрят не на меня, а куда-то в прошлое, она слегка кривит рот – что это значит, мне сложно понять. От нее пахнет ветром, мокрой от дождя травой, и я вдруг понимаю, что она просто не способна на все те ужасные вещи, о которых шушукались в лагере.
Что не способна она по ночам похищать мальчиков и прятать их, закопав у себя под половицами. Или превращаться в огромного клыкастого зверя и бродить по лесу, сшибая подвернувшиеся ей на пути деревья. И не кажется она ведьмой, которая варит жаб на завтрак и завязывает свои волосы в узелки, чтобы наложить на кого-нибудь проклятие, которое невозможно снять. Нет, она просто девушка.
Девушка с волосами цвета воронова крыла и взглядом, способным разбить твое сердце на части.
– Ты можешь поспать здесь, на диване, – негромко говорит она, опуская руку и отступая на шаг. И я вдруг понимаю, что слишком долго смотрел на нее. – Ближе к огню.
Небо за окном все еще темное, без просветов. Сколько сейчас времени, я сказать не могу, и сколько еще осталось до рассвета, тоже не знаю. Возможно, память вернется ко мне, когда лучи утреннего солнца коснутся моего лица, а ночные тени уползут в свои пыльные темные углы. Может быть.
– Спасибо, – говорю я. Меня неудержимо клонит в сон, веки слипаются.
Она кладет на диван подушку и еще два одеяла, улыбается и, повернувшись, отправляется к лестнице. Ее волк бежит следом. На нижней ступеньке она задерживается, словно забыла что-то. Завтра ты будешь в полном порядке. Завтра ты вообще даже не вспомнишь про лес. Ты даже обо мне завтра не вспомнишь.