Итак, взглядом и всею душой Таня жила на небесах… Вдруг с ней поздоровались — непонятным таким, хрипловатым голосом:
— Приветик!
Женщина в пенсне, толстый спортсмен с новенькими горными лыжами на плече… Таня посмотрела на них… Но слишком хорошо она знала, кто с нею поздоровался: возле булочной стояла собака, привязанная к водосточной трубе.
Они были старые знакомые. Таня когда-то звала ее Огонек. Собака была очень хорошая, лохматенькая, послушная, пестрая — белая с черным… Почему же тогда Огонек? А у нее сквозь густую шерсть виднелись не то черные, не то коричневые, но очень блестящие глаза. Таня и подумала: как огоньки. И получилось собачье имя.
Собака появилась у них во дворе в прошлом году. Пришла и стала жить. Наверное, потерялась. Или ее выгнали какие-нибудь люди.
Но даже пусть и собаке, а зимовать на улице холодно. А у Тани в подъезде как раз была не заперта подвальная дверь. Таня туда нанесла тряпья, подыскала старый матрасик… Вещи хотя и с помойки, но они все были чистые: кто-то вынес их только что! А что она могла еще сделать? Домой?.. Плохо вы знаете Танину бабушку.
«Еще чего! — скажет. — Собаку бездомную! А если у нее лишаи?»
Так она устроила Огоньку жилище. Но скоро про это узнали с первого этажа… Им собака, видите ли, лает. А когда целый день телевизор на полную катушку — это для вас ничего?!
Пришлось отдать Огонька одному мальчику, которого не ругали за животных… А потом Таня вдруг услышала, что он называет собачку… Пеструхой.
Сперва так обидно стало. Но мальчик этот, Вадим, ей объяснил, что бывший Огонек не собак, а собака — собачья то есть девочка. Да еще и вся такая пестрая!
И вот теперь она сказала Тане:
— Приветик!
А Таня не любила таких вещей — не любила выделяться! И хотя она знала, конечно, что собаки разговаривают — да, знала! — но старалась не обращать внимания: ведь обычно люди об этом даже не подозревают. И она решила сделать вид, что никакого «приветика» не было: просто, мол, послышалось, да и все.
— Радуешься? — спросила собака, не обращая внимания на то, что Таня никак ей не ответила. — Снег, да?.. Хорошо тебе?
Просто удивительно разговорчивая попалась собака.
— А я не радуюсь, — продолжала Пеструха, — холодно будет… А тебе? Не будет, что ли, холодно? — Голос у нее был словно бы немного ворчливый. Но в то же время не злой.
— Мне, когда зима, даже лучше, — сказала Таня. — Я холод люблю…
Все! Впервые в жизни она призналась, что умеет разговаривать по-собачьи. Пеструха в это время спокойно выгнала блоху с правого бока.
— А я и смотрю — какая-то ты не такая девочка…
— Какая? — спросила Таня.
— Не знаю. — Собака вильнула хвостом.
Вадим
Их разговор прекратился очень вовремя — из булочной вышел Вадим, Пеструхин хозяин и Танин, между прочим, бывший вожатый. Теперь он был просто ее знакомый, хотя Таня училась лишь во втором классе, а он уже в шестом. Но все дело было в собаке: когда вместе выручаешь из беды собаку, подружиться нетрудно.
Едва Вадим увидел своего октябренка, сразу на лице его проступило выражение, что, мол, все я, девочка, про тебя знаю. Он часто так смотрел на людей — уверенными и насмешливыми глазами. И, по-честному говоря, он вряд ли кого-то сильно любил или сильно жалел — у себя в классе, или даже во всей школе, или даже в огромном городе Москве… Да, он был такой: веселый, но малость равнодушный.
А зато он любил животных. И хотя не мог, конечно, с ними разговаривать, но очень их хорошо понимал. Не раз бывало: Таня и Вадим идут по улице, вдруг он остановится:
— Смотри, бездомная…
Он всегда замечал бездомных собак, И кошек с котятами, что живут по случайным дырам. Он шел к вороне с раненым крылом, которая отбивалась от всех, как прижатый к мачте пират. Потом слизывал кровь с расклеванных пальцев. А через какое-то время отпускал ожившую ворону на свободу.
Причем Вадим не был таким уж доктором Айболитом: животные не очень к нему льнули. Он просто делал для них то, что считал нужным. И не добрел от дружбы со зверьем, как об этом часто пишут в книжках. Да он и не дружил с ними.
Таня никогда не могла понять, почему он их спасает…
Вадим увидел надутую северным ветром Танину сумку:
— Не ходи. Здесь свежего хлеба нету.
По правде говоря, они с бабушкой за мягким хлебом особенно не гоняются. Но разве плохо пройтись по улице с шестиклассником? И разве плохо пройтись, держа на поводке такую милую собачку, как Пеструха?
— Да отпусти ее, — сказал Вадим. — Не убежит.
— Да отпусти меня, — почти одновременно сказала Пеструха.
Собака не понимала человеческих слов, а Вадим не понимал собачьих… «А я понимаю все», — подумала Таня. Но без радости. Скорее со страхом.
Отпущенная, Пеструха сейчас же побежала вперед — по манере всех собак. Что-то там вынюхивая и бормоча про себя.
Вдруг Вадим остановился перед незнакомой дверью:
— Мы сейчас заскочим в один дом… (Честное слово, в голосе его слышалась растерянность.) Ты мне понадобишься там.
Подбежала Пеструха, с явным презрением обнюхала порог, сделала крохотную лужицу, сказала, ни к кому, собственно, не обращаясь:
— Не люблю я сюда ходить… Там кошка, сволочь, всем распоряжается!
— Здесь живет тип, — наконец сказал Вадим, — которого мы должны облапошить.
— Зачем?
— Он книгу украл… у меня.
— А почему обманывать?
— Ну… — Вадим прикинул, что бы сказать. — Тебе не все равно? Мне так надо! — И усмехнулся. Он опять «видел все насквозь» и знал, что Таня готова помогать ему почти в каком угодно деле. — Ты его задури!
— Что?
— Ну, загипнотизируй в смысле… Как в тот раз, помнишь, когда я тебя засек?
Таня испуганно промолчала…
В сентябре второму «В» задали приготовить устное изложение по сказке «Цветик-семицветик». А там, если вы помните, девочка попадает на Северный полюс. Ну и, само собой, все сказали: «Во, не дай бог там оказаться — на льдине да среди медведей!»
Тане обидно стало: за бескрайний снег, за прозрачно-зеленые, ни на что не похожие горы, которые, кажется, на что-то все-таки похожи. И стало обидно ей за солнце, которое смотрит на северный мир печальными раскосыми глазами и что-то хочет сказать — и не может… А под белым снегом, под чугунной корой льда задумчиво плывут в черной воде рыбы. И можно было увидеть глубже, еще глубже… Только очень страшно туда заглядывать, в самую черноту, где на мертвой и мягчайшей подушке донного ила что-то лежит. Но что?.. Таня не стала рассматривать, а бросилась наверх, в белые просторы, освещенные низким и тяжелым солнцем, так что верхушки зеленых ледяных гор подожжены и сверкают…
Это она стала вдруг рассказывать второму «В». Нет, не рассказывать даже, она как будто им рисовала картину… Шла большая перемена, но никто не уходил из класса. Все смотрели на Таню, как околдованные: «Откуда знаешь?» А она стояла — сама растерянная, испуганная. И вдруг брякнуло — будто ненавистный будильник среди сна про каникулы.
— Дураки! Такое кино есть. Показывали по «Клубу путешественников»! — Это был Вадим…
Теперь насмешливым взглядом он «просветил» ее всю насквозь:
— Сделаешь?
Таня ничего не смогла ответить, лишь опустила глаза.
— Сделаешь!
Гришка
А Пеструха-то была не права: кошка оказалась отличная. С хорошим (но, конечно, по-кошачьему хорошим) характером. Рост и мускулатура давали ей возможность совсем не бояться собак Пеструшкиного сорта. Однако она не стала, как теперь делается у многих кошек, доказывать свою силу, а, соблюдая законы, оставшиеся еще от древних, скакнула на стол и принялась оттуда шипеть, якобы полная злобы, страха и презрения.