Любовь Мелкого накладывала на книжки неизгладимый отпечаток. Во-первых, они все были крайне потрепаны, во-вторых, любовно им разрисованы. Рисунки делились на несколько типов, по которым легко было определить, в какой период жизни Мелкий любил то или иное произведение, — самые ранние любимцы были украшены каракулями, сделанными зеленым или фиолетовым фломастером и расположенными преимущественно на лицах главных героев. «Крошечка Хаврошечка» принадлежала именно к этому периоду.
До этого момента бабушка никогда не сталкивалась с русскими народными сказками, и некоторые эпизоды произвели на нее сильное впечатление. Если с количеством глаз у сестер Крошечки Хаврошечки она смогла как-то смириться, то сцена убийства любимой коровы, кажется, по-настоящему ее потрясла. Мы так и не поняли, почему прочитанное так ее взволновало, но после этого она избегала чтения нам каких бы то ни было сказок. Поэтому, когда командировки мамы и папы в очередной раз совпали (папа читал вслух не так часто, как мама, зато показывал диафильмы), она попросила почитать нам на ночь дедушку.
На этот раз сказку выбирала я. Тогда моей любимой книгой был сборник сказок Андрея Платонова «Волшебное кольцо», а сказкой, которая одинаково нравилась мне и Мелкому, — «Безручка». Дедушка читал очень хорошо, но когда он дошел до того места, где брат отрубает сестре руки и оставляет ее в лесу, он остановился. Мы с недоумением посмотрели на него. Дедушка с некоторым опасением перелистнул страницу, вздохнул и спросил:
— Дети, а вам не страшно?
— Нет, — успокоил его Мелкий, — страшно будет дальше. Ты, главное, не бойся, я первый раз тоже боялся, но в конце все будет хорошо.
Дедушку это не успокоило.
— И вам это нравится? — уточнил он.
— Конечно, — ответил Мелкий, — жуть как нравится!
— А что еще вам нравится? — Прежде чем решиться продолжить, дедушка решил выяснить специфику наших художественных предпочтений. Видимо, хотел быть готовым к тому, что еще может произойти с героями нашей любимой сказки.
— Ну, — подумав, сказал Мелкий, — про Песочного человека, который вечером засыпает детям глаза песком, а потом забирает их и скармливает своим детенышам.
— Не детей забирает, — поспешила я успокоить дедушку, который, кажется, волновался, — а только их глаза.
— Да, эту историю я знаю, — задумчиво сказал он, — а еще?
— Про корабль из ногтей мертвецов, и про Цербера, и еще про Беовульфа с чудовищем, — дополнил Мелкий, — много всего!
— Понятно, — резюмировал дедушка, — давайте сделаем так: я не буду дочитывать эту сказку, а лучше расскажу вам историю про горбуна и огромный собор.
— А она страшная? — уточнил Мелкий.
— Очень, — уверил дедушка, — просто жуткая!
— Ладно, — согласились мы, — а эту сказку мы тебе сами потом расскажем.
С тех пор дедушка тоже не читал нам сказок, а рассказывал разные захватывающие и жуткие истории — про девочку и каторжника, про Гуимплена, про графа Монте-Кристо и много других.
Что касается мамы, она не разбиралась в мультиках. Выяснилось это совершенно случайно. Мультики мы любили, но они случались в нашей жизни редко: вечером, когда мы смотрели «Спокойной ночи, малыши», и — иногда — перед детским садом, когда шла передача «Доброе утро». Но утром мы, как правило, не успевали их посмотреть: когда наступало время мультика, мы уже шли в детский сад. Летом, когда в детский сад ходить было не нужно, можно было посмотреть мультики, которые иногда показывали днем. В этих случаях кто-нибудь из взрослых выходил на балкон и кричал в глубину двора: «Мультики!». После чего россыпь детей, внезапно появлявшаяся сразу отовсюду, бросалась к подъездам.
Как-то в разгар трудового летнего полдня мы услышали, что мама зовет нас смотреть мультики. Я только что нашла кусок кабеля и была страшно счастлива: кусок был такой огромный, что цветной проволоки мне должно было хватить на все лето. Конечно, перед тем как бежать домой, кабель следовало спрятать или просто взять с собой, но от радости его обретения, помноженной на радость предвкушения мультика, я об этом забыла. Мы ворвались домой, скинули сандалии и бросились к телевизору.