Гильом запустил руки в ее волосы и притянул ее к себе, но их объятия не привели ни к чему, кроме поглаживаний и робких поцелуев, которые не распалялись, а, напротив, угасали, вскоре он и вовсе уснул. Изабелла лежала рядом с ним и не могла отодвинуться – его рука так и осталась в ее волосах, к которым он приник щекой, как дитя к любимой игрушке. Она слушала его тихое, ровное дыхание, и сердце ее разрывалось от тоски.
В конце февраля поздний снег за ночь покрыл землю пушистым белым одеялом. В Бермондси в родильной комнате поддерживали огонь в очаге, потому что на этой стадии родов нижняя часть тела Алиеноры была обнажена, но плечи все же укутали меховой накидкой.
– Подумать только, – сказала Эмма, протягивая королеве кубок вина с медом, – ребенок родится на горностаевой мантии в прямом и переносном смысле!
Был перерыв между схватками, и Алиенора слабо улыбнулась. Ее старший сын родился у герцога и герцогини, а это дитя будет отпрыском короля и королевы Англии.
– Да, и отец на этот раз придет посмотреть на него.
Генрих недавно вернулся после своей молниеносной поездки по Англии. Из-за глубокого снега охоту пришлось отменить, и он был обречен безвылазно сидеть в комнате с Бекетом и де Люси и заниматься государственными делами.
Алиенора с наслаждением отхлебнула медовый напиток.
– Когда родился Вилл, Генрих был в походе и увидел сына уже восьмимесячным.
Подошли следующие схватки, сильнее, чем предыдущие. Алиенора застонала и отдала кубок Эмме.
Повитуха осмотрела роженицу.
– Теперь уже скоро, госпожа, – подбодрила она венценосную даму.
Лицо Алиеноры исказилось от боли.
– Недостаточно скоро! – выдохнула королева. – С какой стороны ни посмотри, мужчины везде в выигрыше.
Был уже почти полдень, когда детский крик заполнил комнату и Алиенора, часто дыша, в изнеможении откинулась на подушки.
– Госпожа, у вас здоровый, крепкий мальчик!
Сияя улыбкой, повитуха подняла младенца над окровавленными бедрами матери и положила его, мокренького и скользкого, ей на живот.
Алиенора, превозмогая утомление, торжествующе засмеялась. Она выполнила свой долг – обеспечила корону двумя наследниками.
Повитуха перерезала пуповину и убедилась, что послед вышел, а ее помощница искупала ребенка в медном тазу около огня. Потом мальчика вытерли, завернули в теплые пеленки и меховую накидку и снова дали матери. Алиенора качала сына на руках, гладила сморщенное личико, перебирала и целовала его пальчики. Из окна струился бледный свет, в воздухе кружились крупные белые хлопья, постукивал сухими ветками ветер. Этот миг она запомнит навсегда: отдых после мучительных усилий, огонь очага, теплая овчина; обступившее мать и сына умиротворение, тихое, почти священное.
Королева очнулась от дремоты. Колокола лондонских соборов и ближайшей церкви Спасителя возвещали радостную новость о рождении принца. Угасший день за окном уже переходил в сумерки, снегопад прекратился. Возле кровати стоял Генрих и с блаженной улыбкой на раскрасневшемся от мороза лице смотрел на ребенка в люльке.
Алиенора быстро приподнялась и села в постели, опираясь на подушки. Почему ее не разбудили до прихода Генриха, чтобы одеть и причесать перед встречей с мужем?
Генрих повернулся на ее движение, и она заметила слезы в его глазах.
– Он прекрасен, – произнес король, и у него перехватило горло.
Алиенора редко видела супруга в таком уязвимом состоянии – беззащитное выражение лица, нетвердый голос. От нахлынувшей нежности у нее защемило сердце, как будто материнский инстинкт распространился и на мужа. Он взял спеленутого младенца из люльки и сел на край постели.
– Ты дала мне все, о чем можно только мечтать, – любовно обратился он к жене. – Ты выполнила все условия брачного союза. Мне нелегко кому-то довериться, но тебе я доверяю безраздельно. Ты драгоценный подарок судьбы.
Его слова звучали так искренне, что глаза Алиеноры тоже наполнились слезами. Она знала, как трудно ему снять оборону и открыто признаться в своих чувствах. Рождение малыша и в самом деле сильно тронуло его. Однако Алиенора учитывала прошлый горький опыт и особенно не обольщалась. С Генрихом всегда так: сегодня он откровенен с ней, а уже завтра все может измениться. Она ответила ему лишь сдержанным взглядом. А колокола звонили и звонили.