Хитер была не одна в этой комнате с балаганной расцветкой. Рядом с Луи сидели трое полицейских - два в форме, один в обычной одежде - их всех она знала. Они обняли ее, сказали, что Джек вытянет, предложили принести кофе и, в общем, пытались поднять ее дух. Это были первые в потоке друзей и приятелей-полицейских из департамента, кто участвовал в дежурстве, потому что любили Джека. А также и потому, что в обществе с растущим насилием, где уважение к закону в некоторых кругах не было очень горячим, полицейские более других нуждались в заботе и защите.
Несмотря на благожелательную кампанию людей, в чьих добрых намерениях она не сомневалась, ожидание было мучительным. Хитер чувствовала себя не менее одинокой, чем если бы была здесь безо всех них.
Купаясь в изобилии резкого флюоресцентного света, желтые стены и сияющие оранжевые стулья, казалось, становились все ярче с каждой минутой. Это цветистое украшение скорее изматывало ее, чем ослабляло беспокойство, и время от времени Хитер закрывала глаза.
К 11:15 она пробыла в больнице уже час, а Джек был в операционной полтора. Люди из группы поддержки - которых теперь насчитывалось шестеро, - были единодушны в своем мнении, будто столько времени под ножом - это хороший знак. Если Джек был бы ранен смертельно, говорили они, то пробыл бы в операционной совсем недолго, и ведь дурные вести всегда приходят быстро.
Хитер не была так в этом уверена. Она не позволяла расти надежде, потому что понимала, что совсем падет духом, если новости все же окажутся плохими.
Потоки ливня разбивались об окна и стекали по стеклу. Сквозь искажающие линзы воды город снаружи казался совершенно лишенным прямых линий и острых краев - сюрреалистическая метаморфоза расплавленных форм.
Приходили незнакомые люди, кое-кто с красными от слез глазами. Все тихо напряженные, ожидающие вестей о других пациентах, своих друзьях или родственниках. Некоторые промокли под дождем, и приносили с собой запахи влажной шерсти и хлопка.
Хитер походила. Выглянула за окно. Выпила горького кофе из автомата. Затем села с "Ньюсуик" месячной давности, пытаясь прочитать историю о самой новой актрисе в Голливуде, но каждый раз, когда она доходила до конца абзаца, то не могла вспомнить ни слова из того, что в нем описывалось.
В 12:15, когда Джек был под ножом уже два с половиной часа, все из группы поддержки продолжали делать вид, что отсутствие новостей - тоже хорошая новость и что шансы Джека растут с каждой минутой, которую проводит с ним врач. Некоторые, включая Луи, испытывали определенное неудобство, встречаясь с глазами Хитер, однако и они говорили тихо, как будто в похоронном зале, а не в больнице. Серость бури за окном перетекла в их лица и голоса.
Уставившись в "Ньюсуик" и не видя букв, она начала размышлять, что ей делать, если Джек не вытянет. Такие мысли казались предательскими, и сначала Хитер подавляла их, как будто сам акт воображения жизни без Джека как-то мог способствовать его смерти.
Он не мог умереть. Она нуждалась в нем, и Тоби тоже.
От мысли о том, как она сообщит Тоби о смерти Джека, ее затошнило. Мелкий холодный пот выступил на затылке. Она подумала, что, должно быть, так ее организм избавляется от скверного кофе.
Наконец дверь в холл открыл человек в зеленой одежде хирурга.
- Миссис Макгарвей?
Когда все повернулись к ней, Хитер отложила журнал на край стола рядом со своим стулом и встала на ноги.
- Я доктор Прокнов, - сказал он, подходя к ней.
Хирург, который все это время трудился над Джеком. - Лет сорока, стройный, с вьющимися черными волосами и темными, но чистыми глазами, которые были - или ей это представилось? - сострадательными и мудрыми.
- Ваш муж сейчас в послеоперационной. Мы переместим его в реанимационную очень скоро.
Джек был жив.
- Он поправится?
- У него много шансов, - сказал Прокнов.
Группа поддержки отнеслась к этому сообщению с энтузиазмом, но Хитер была более осторожна и не спешила предаваться оптимизму. Тем не менее, от облегчения у нее ослабли ноги. Она почувствовала, что сейчас рухнет на пол.
Как будто читая ее мысли, Прокнов отвел ее к стулу. Он пододвинул другой стул под прямым углом и сел к ней лицом.
- Две раны особенно серьезные, - сказал он. - Одна в ногу и другая - в брюшную полость, нижняя правая сторона. Он потерял много крови и был в глубоком шоке к тому времени, когда до него добрались фельдшеры.
- У него все будет хорошо? - спросила Хитер снова, чувствуя, что у Прокнова есть новости, которые ему неохота сообщать.
- Как я сказал, у него много шансов. Я действительно так думаю. Но пока он еще не вышел из комы.
Глубокое сочувствие читалось на лице и в глазах Эмиля Прокнова, и Хитер не могла вынести того, что стала объектом столь глубокой симпатии, потому что это означало, что реанимационная хирургия - это последняя возможность спасти Джека. Она опустила глаза, не в силах встречаться со взглядом врача.
- Мне пришлось вырезать ему правую почку, - сказал Прокнов, - но с другой стороны, это совсем замечательно - лишь малое внутреннее повреждение. Еще меньше проблем с кровеносными сосудами. Задета толстая кишка. Мы все вычистили, подлатали, установили брюшные временные дренажные трубки, и держим его на антибиотиках, чтобы предотвратить инфекцию. Здесь никаких хлопот не будет.
- Человек может жить... может жить с одной почкой, правда?
- Да, конечно. Она никак не изменит его образ жизни.
Что же тогда изменит его образ жизни, какая другая рана, какое повреждение? - хотела спросить она, но не нашла в себе мужества.
У хирурга были длинные, гибкие пальцы; Его руки выглядели худыми, но сильными, как у концертирующих пианистов. Она сказала себе, что Джек не мог получить ни большей заботы, ни чуткого милосердия от чьих-либо других, не этих, искусных рук, и они сделали для него все, что могли.
- Нас теперь тревожат две вещи, - продолжал Прокнов. - Тяжелый шок в соединении с большой потерей крови может иногда иметь... последствия для головного мозга.
О Боже, пожалуйста, не это!
- Это зависит от того, как долго была понижена подача крови в мозг и насколько сильно было это уменьшение, насколько серьезно ткани лишились кислорода.
Хитер закрыла глаза.