Когда Стенли Квотермесс погиб в аварии личного самолета, Эдуардо и Маргарита с удивлением узнали, что ранчо перешло к ним вместе с суммой, вполне достаточной, чтобы позволить больше нигде не работать. Продюсер заботился о своих четырех экс-женах, пока был жив, и не имел детей ни в одном из браков, поэтому использовал большую часть состояния на то, чтобы щедро обеспечить своих работников.
Они продали лошадей, заперли флигель и переехали в главный дом викторианского стиля, с фронтонами, декоративными ставнями, зубчатыми карнизами и просторными крыльцами. Было странно ощущать себя состоятельными людьми со своим имением, но невзирая на всю необычайность нового положения, оно горячо приветствовалось - и, может быть, особенно жарко именно в силу его позднего возникновения.
Теперь Эдуардо был стариком-вдовцом с большими деньгами, но ощутимым недостатком работы, для того чтобы чем-то занять себя. И с чрезмерным количеством странных мыслей, приходивших в голову. Светящиеся деревья...
Три раза за март он выезжал на своем джипе "чероки" в Иглз Руст, ближайший городок. Он ел в "Джаспер Динер" потому, что любил тамошний стейк по-салисбургски, жареную по-домашнему картошку и капустный салат с перцем. Приобретал журналы и кое-какие книги в бумажных переплетах в магазинчике "Горные Долины" и закупал всякую снедь в единственном супермаркете. Его ранчо было всего в шестнадцати милях от Иглз Руст, так что он мог наведываться туда и каждый день, если бы захотел, но три раза в месяц вполне достаточно. Городок был маленький, три-четыре тысячи душ населения; тем не менее, даже при таких масштабах, он являлся слишком значительной частью современного мира, с точки зрения человека, привыкшего к уединению.
Каждый раз, когда он отправлялся на закупки, то давал себе слово заехать в подотделение окружного шерифа и сообщить о загадочном шуме и странном свечении в лесу. Но останавливало то, что помощник шерифа примет его за обезумевшего старца и не сделает ничего путного, разве что заполнит рапорт и положит его в папку с пометой "ЧОКНУТЫЕ".
В третью неделю марта весна официально началась - и на следующий же день буря навалила слой снега в восемь дюймов. Зима не быстро отпускала свою хватку на западных склонах Скалистых Гор.
Эдуардо совершал ежедневные прогулки, как было заведено всю его жизнь, но не сходил в длинной дорожки, которую сам же расчищал после каждого снегопада, или бродил по полям к югу от дома и конюшни. Он избегал нижнего леса, который лежал на равнине к востоку от дома, но также держался подальше от бора, что находился к северу, и даже верхних чащоб на западе.
Его трусость раздражала его самого, и не в последнюю очередь потому, что ее причины были непонятны. Он всегда был приверженцем жизни по рассудку и логике, всегда говорил, что чего-либо еще достойного доверия в этом мире крайне мало. Относился насмешливо к тем, кто рассчитывал больше на свои эмоции, чем на разум. Но теперь рассудок отказывал ему в поддержке, и никакая логика не могла пересилить инстинктивного чувства опасности, которое вынуждало его избегать деревьев и постоянных сумерек, царивших под их ветвями.
К концу марта Эдуардо начал думать, что тот феномен был единичным случаем без заметных последствий. Редкое, весьма занятное, но вполне объяснимое как-то естественно явление. Может быть, какое-то электромагнитное колебание. И угрожает ему не больше, чем летняя гроза.
Первого апреля он разрядил обе винтовки и оба дробовика. Почистил их и уложил обратно в стенной шкаф своего кабинета.
Но тем не менее, все еще ощущая некоторое беспокойство, расставаться с последним оружием - пистолетом двадцать второго калибра ему не хотелось, и он держал его на ночном столике, всегда под рукой. Никакой особенно страшной убойной силы у пистолета не было, но заряженный пулей с особенным, тупым концом, он все же мог причинить некоторый вред.
В темные предутренние часы четвертого апреля Эдуардо был разбужен низкой пульсацией, которая разрасталась и исчезала, потом снова - разрасталась и исчезала. Как и в начале марта, этот пульсирующий звук сопровождался сверхъестественным электрическим колебанием.
Старик сел прямо в кровати и сощурился на окно. Три года, со смерти Маргариты, он проводил ночь не в главной спальне передней части дома, которую они занимали вместе, а устраивался в одной из двух задних спаленок. Следовательно, окно выходило на запад и было обращено на сто восемьдесят градусов по компасу к восточному лесу, где он видел странный свет. Ночное небо за окном было густо-темного цвета.
Стиффеловская лампа на ночном столике включалась, если дернуть за шнурок. Как раз перед тем, как включить ее, он ощутил, будто нечто находится вместе с ним в комнате, нечто, чего ему лучше не видеть: пальцы вцепились в металлические бусинки шнурка.
Эдуардо внимательно изучил темноту, сердце стучало, как будто он проснулся не от кошмара в реальном мире, а в самом кошмаре, густо набитом разными монстрами. Когда, наконец, дернул за шнур, то свет показал только то, что в комнате он один.
Схватив наручные часы со столика, посмотрел, сколько времени. Девятнадцать минут второго.
Он отбросил одеяло и встал с кровати. На нем были только длинные спальные трусы; синие джинсы и фланелевая рубашка находились близко, сложенные на спинке кресла, рядом с которым стояла пара ботинок. Носки уже были надеты, так как по ночам ноги часто мерзли, если он укладывался спать без них.
Звук был громче, чем месяц назад, и пробивался сквозь дом с заметно большей силой. В марте Эдуардо ощущал давление на фоне ритмического биения - оно, как и звук, увеличивалось сериями волн. Теперь давление страшно возросло. Он не просто чувствовал его, а ощущал всем телом, невнятно отличное от простого давления бурного воздуха, более похожее на невидимый прилив холодного моря, проходящий сквозь него самого.
К тому времени, как он поспешно оделся и схватил заряженный пистолет с ночного столика, шнурок лампы бешено раскачался, и начал со звяканьем биться о полированный медный бок лампы. Оконные рамы дрожали. Картины с грохотом ударяли по стене, перекашиваясь на гвоздях.