Аркадян и вправду покраснел при мысли о том, что он может рассказать. Он размахивал бренчащими ключами в воздухе перед каждой открытой дверью и напомнил Джеку жреца-вуду, произносящего заклинание, — в данном случае, заклинание отгоняющее сброд, могущий изгадить его уборные. Лицо его покрылось пятнами и стало похоже на предгрозовое небо.
— Позвольте мне вам кое-что сказать. Хассам Аркадян работает шестьдесят и семьдесят часов в неделю. Хассам Аркадян нанимает восьмерых рабочих на полную ставку и отдает в виде налогов половину заработанного, но Хассам Аркадян не собирается тратить свою жизнь, вытирая блевотину, только из-за того, что кучка тупых бюрократов больше сочувствует всяким ленивым пьянчугам-психам-наркоманам, чем людям, которые пытаются изо всех сил вести порядочную жизнь.
Он говорил быстро и закончил, задыхаясь. Прекратил бренчать ключами. Вздохнул. Затем затворил двери и запер их.
Джек чувствовал себя отвратительно. Он заметил, что и Лютеру было неловко. Иногда полицейский не может сделать для пострадавшего ничего большего, чем просто кивнуть и покачать головой от огорчения и изумления глубиной падения всего города. Это было чуть ли не самым скверным в его работе.
Мистер Аркадян пошел за угол, снова к выходу со станции. Теперь он шагал не так быстро, как раньше. Его плечи тяжело опустились, и он выглядел скорее подавленным, чем разгневанным, как будто решил, может быть и подсознательно, отказаться от борьбы.
Джек надеялся, что это не так. В своей каждодневной жизни Хассам постоянно боролся за осуществление мечты о лучшем будущем в лучшем мире. Он был одним из тех немногих, которых становится все меньше, что еще сохранили силы для сопротивления энтропии. Солдат цивилизации, сражавшихся на стороне надежды, было уже слишком мало для целой армии.
Поправив ремни портупеи, Джек и Лютер последовали за Аркадяном мимо автоматов с напитками.
Человек в костюме от Армани стоял у второго аппарата и изучал ассортимент. Он был ровесником Джека, высокий, светловолосый, чисто выбритый, с бронзовым лицом, чего в это время года можно было добиться, только загорая в солярии. Когда они проходили рядом с ним, он вынул из кармана мешковатых брюк горсть мелочи и принялся перебирать монетки.
Недалеко от бензоколонок служащий протирал ветровое стекло «Лексуса», хотя оно выглядело свежевымытым еще тогда, когда автомобиль свернул с улицы.
Аркадян остановился около окна с зеркальным стеклом, закрывающим половину передней стенки офиса станции.
— Уличное искусство, — произнес он тихо и печально, когда Джек и Лютер подошли к нему. — Только дурак может назвать это чем-то еще, кроме вандализма. Просто варвары сорвались с цепи.
Недавно в городе несколько вандалов испробовали свои пульверизаторы с шаблонами и кислотной пастой. Они вытравили свои символы и лозунги на стеклах припаркованных машин и окнах контор, которые не закрывались на ночь безопасными ставнями.
Фасадное окно станции Аркадяна периодически покрывалось полудюжиной личных отметок членов одной и той же банды, некоторые повторялись дважды и трижды. Буквами высотой десять сантиметров они также выгравировали: КРОВАВАЯ БАНЯ БЛИЗКО.
Эти антиобщественные акции часто напоминали Джеку события в нацистской Германии, о которых он когда-то читал: еще до начала войны головорезы-психопаты однажды целую ночь, позднее ее назвали Хрустальной,[4] бродили по улицам, пачкая стены словами, полными ненависти, и били стекла в окнах домов и лавочек евреев, до тех пор, пока улицы не заблестели так, словно они были вымощены хрусталем. Иногда ему казалось, что те варвары, о которых рассуждал Аркадян, были новыми фашистами, с обоих краев нынешнего политического спектра, ненавидящими не только евреев, но и всех, кто заинтересован в социальном порядке и культуре. Их вандализм был замедленной «Хрустальной ночью», растянувшейся на годы, а не часы.
— Следующее окно еще хуже, — сказал Аркадян, уводя их за угол к северной стороне станции.
Эта стена конторы была украшена другим огромным стеклом, на котором, в дополнение к символике банды, печатными буквами было выведено: АРМЯНСКИЙ УРОД.
Даже вид этого расового оскорбления не смог снова разжечь гнев Хассама Аркадяна. Он печально поглядел на обидные слова и произнес:
4
Хрустальная ночь, или Ночь разбитых витрин — еврейский погром по всей нацистской Германии, в части Австрии и в Судетской области с 9 на 10 ноября 1938 года, осуществлённый военизированными отрядами СА и гражданскими лицами. Полиция самоустранилась от препятствования этим событиям. В результате нападений многие улицы были покрыты осколками витрин принадлежавших евреям магазинов, зданий и синагог.