Он протянул ей свою информацию и маленькую коробочку размером четыре на четыре дюйма.
— Что это?
Она подозрительно посмотрела на простую коробку.
— Не знаю, сладкая. Почему бы тебе не открыть ее?
Калум сел в кресло напротив нее и вытянул худые, но мускулистые ноги. Дерзкий блеск в его глазах и расслабленная поза нервировали ее.
— А как насчет «нет»? А теперь… — она отодвинула от себя миску, — …ты сегодня покупаешь или продаешь?
Он почесал подбородок. От шороха его растрепанной бороды у нее по спине побежали мурашки. Калум пристально посмотрел на нее, прищурившись, а потом передвинулся и выпрямился, словно обдумывая шахматный ход или новую стратегию, с помощью которой можно было бы приблизиться к ней. Три верхние пуговицы на его клетчатой рубашке были расстегнуты, обнажая белое термобелье под ней. Почему она была разочарована тем, что не смогла увидеть его загорелую кожу? Или немного грубых волос на груди? Боже, сколько ночей она представляла, как проводит по нему пальцами, когда он обнимает ее? Его руки на ее теле, ласкающие ее.
— Продаю, — сказал он, выдергивая ее из раздумий. — Весна принесла мне пять быков и шесть телок. У меня достаточно для размножения. Мне больше не нужно. Какая удача, что этому парню нужно.
— Отлично, — ответила она, открывая его файл на ноутбуке. — Есть еще что-нибудь, о чем мне следует знать, прежде чем ты уйдешь?
— Пообедай со мной, Фаун.
— Что? — Она моргнула и посмотрела на него. — Калум, мы не можем, у нас профессиональные отношения. Я не размываю границы.
— Хм. — Он снова потер подбородок. — Ну, мне очень не хочется этого делать, но ты уволена, сладкая.
Фаун рассмеялась.
— Мы оба знаем, что ты несерьезен, особенно после моих попыток найти тебе несколько новых бухгалтеров.
— Сладкая, я говорю совершенно серьезно, если это означает, что ты пойдешь со мной на свидание. — Он наклонился вперед и приподнял шляпу. — Ты проделала всю эту работу по поиску замены, потому что боишься. Я понимаю. Тем не менее, мы оба знаем, что, если я позволю тебе отшить меня… из-за того, что я заставляю тебя уволиться, или из-за того, что я возьму одного из этих бухгалтеров, которого ты нашла, нам обоим будет больно.
— Ты не знаешь наверняка, Калум, — прошептала она.
Ей уже было больно видеть его каждый день. Он был единственной вещью, которую она желала больше, чем ее следующий вдох, но сделать шаг, сделать движение вперед… любое движение… могло разрушить все, над чем она так упорно работала… ее личное я.
— Ты не можешь отрицать, что чувствуешь притяжение, Фаун. Оно было там с тех пор, как я вернулся домой. Мы уже давно танцуем этот техасский тустеп вокруг друг друга. Ты не думаешь, что мы должны попробовать ча-ча-ча вместо него?
Очень изящно.
Она откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди. Почти все внутри нее говорило: «Сделай это. Поживи немного. Сходи на свидание с Калумом. Исследуй то, что бы это ни было между вами». Только ее разумная сторона стряхнула с себя эту потребность: «Нет. Не отклоняйся от своего плана. Ты недостаточно исцелена. Возможно, ближе к весне».
— Утром я все приготовлю для тебя. Дай мне знать, за сколько продашь этих быков.
Она отвергла его глупую идею так же легко, как проигнорировала его увольнение. Калум встал. Его рука легла на пряжку ремня, привлекая ее внимание к его паху и толстому очертанию эрекции.
— Тогда до встречи, сладкая. — Он постучал пальцем по простой коричневой коробке, которую принес с собой. — Ты должна открыть коробку. Никогда не догадаешься, что можешь там найти.
— Да, может быть.
Она смотрела, как он вышел из ее кабинета. Его легкая походка говорила о чистом сексуальном мастерстве. Ее киска заболела, а соски затвердели под майкой Хенли. К счастью, поверх нее она надела свитер потяжелее. Потому что, если бы она этого не сделала, он бы увидел, как ее соски выделяются.
— Эй, Калум, — позвала она. — Спасибо за приглашение.
— В любое время, сладкая.
Когда дверь наконец закрылась, она вздохнула и отодвинулась от стола. Внезапно ее кожа стала слишком напряженной. Воздух душил ее. Ее сердце бешено колотилось. У нее кружилась голова. Приступ паники. Она глубоко вдохнула и выдохнула. Отсчитала от десяти до одного. Помни, пицца — это твоя награда. За овсянку, а не за разговор с мужчиной, который заставлял ее пьянеть, хотя она и не притронулась к алкогольному напитку. Фаун закрыла лицо руками и застонала. Из всех дней, когда можно было ее разозлить, а он ее разозлил, сегодня был не самый лучший день для этого.