Уолтеф сжал зубы.
– Сомневаюсь, что, если я вырою себе могилу сейчас, я буду лежать там в покое, – сказал он. – Скажите Вильгельму, что я появлюсь, когда буду готов.
Де Рюль кивнул. Симон вскочил в седло и взял белый флаг.
Уолтеф взглянул на него.
– Как твоя нога?
Симон впервые не отвел глаза, и Уолтеф разглядел в них усталость и сожаление.
– Она хорошо мне служит, милорд, – сказал он.
Голос его стал ниже, хотя в нем все еще слышались звонкие мальчишеские нотки. Пройдет время, прежде чем голос начнет ломаться. Но нотки восторженной наивности исчезли, и Уолтеф подозревал, что в этом есть и его вина. Герои не должны оказываться предателями, а объяснить свой поступок он не мог, поскольку и сам не очень понимал, почему так поступил.
– Рад был снова тебя увидеть. Мне кажется, ты вырос, – сказал Уолтеф, пряча смущение за дежурными фразами.
Теперь Симон смотрел прямо на него, его светло-карие глаза приобрели оттенок балтийского янтаря.
– Вы не питаете к нам ненависти? – спросил он.
– Ненависти? – удивился Уолтеф. – Господи, конечно ист. С чего ты это взял?
– Из-за Йорка… и того, что было потом. – Он запнулся. Уолтеф подумал, каким страшным картинам опустошения и разрухи мальчик стал свидетелем. Наверное, больше, чем он смог переварить, ведь он постоянно был при дворе Вильгельма.
Уолтеф качнул головой и поморщился.
– Знаешь, парень, – сказал он, – вечно ты задаешь мне вопросы, на которые я не могу или не должен из приличия отвечать. Мне многое в нормандцах не нравится, но ты не один из них… и никогда не будешь.
Симон сдвинул брови и задумался.
– Значит, я смогу навещать вас… когда вас простят?
Уолтеф заставил себя улыбнуться.
– Ты и твой отец всегда будут желанными гостями в моих владениях, – произнес он.
Симон просиял.
– Надеюсь, это будет скоро.
– Я тоже надеюсь, – сказал Уолтеф вполне искренне. Если он склонит голову перед Вильгельмом, то доверие этого мальчика будет одной из тому причин.
В лагере нормандцев царили порядок и дисциплина. Здесь со своими воинами Уолтеф чувствовал себя бандитом или пиратом. Его плащ на белом меху, золотые браслеты на запястьях, кольца на пальцах резко контрастировали со спартанской одеждой нормандских солдат. Впечатление это подчеркивалось их коротко стриженными волосами и гладко выбритыми лицами. Уолтеф вымыл голову и расчесал бороду, но все равно чувствовал себя варваром у ворот Рима. Он ясно понял, насколько был наивен, рассчитывая победить Вильгельма.
Он спешился и передал поводья груму. Подошел Ришар де Рюль, чтобы проводить его в королевский шатер.
– Я рад, что вы приехали, милорд, – сказал он.
Уолтеф передернул плечами.
– У меня не было выбора, ведь так?
Де Рюль откашлялся.
– Я должен забрать у вас меч и кинжал, – извиняющимся тоном произнес он. – Их вам вернут, когда вы будете уходить.
Уолтеф передал ему свой пояс с ножнами и повернулся, чтобы достать топор, притороченный к седлу.
– Это тоже, – заметил де Рюль, косясь на топор.
Уолтеф покачал головой.
– Его я отдам только в руки короля.
– Вы не можете появиться перед ним вооруженным. Я видел, с каким мастерством вы управляете этой штукой, и слышал о ваших подвигах при взятии Йорка.
Уолтеф покраснел.
– Вы мне не доверяете?
– Не в этом дело, – спокойно ответил де Рюль. – Я вам доверяю, но я не выполню своих обязанностей, если не обеспечу безопасности своего короля.
– Я отдам его только королю в знак того, что сдаюсь, – заявил Уолтеф. – Я им горжусь. Я не отдам его в руки другого человека.
Де Рюль не случайно стал управляющим двором короля. Большую роль сыграли его ум и такт.
– Я понимаю вас, милорд, – пробормотал он. – Но и вы должны меня понять. Возможно, гордость не позволяет вам отдать топор другому мужчине, но как насчет мальчика?
– Мальчика? – На мгновение Уолтеф растерялся, но тут заметил стоящего поодаль Симона. – Хорошо, – согласился он. – Пусть его несет ваш сын. – Он поманил Симона.
Уолтеф передал ему топор.
– Неси его так, как будто это семейный талисман.
Симон с трепетом взял оружие.
– Я не подведу вас, милорд, – пообещал он, решительно сжав губы.
– Я знаю, что не подведешь, – заверил Уолтеф и, глубоко вздохнув, посмотрел на де Рюля. – Я готов. – Он жестом предложил идти Симону впереди как оруженосцу. Ему казалось символичным, что его оруженосец хромой, потому что вся его кампания была изначально ущербна.