Пико схватил руку Уолтефа своей, покрытой шрамами.
– Зажигайте свечи, – скомандовал он. Сбоку от каждого борца ставилось по свече в низкой плошке, и нужно было согнуть руку соперника и ею погасить свечу. В подобных состязаниях Уолтеф не был новичком, а о его успехах свидетельствовала его рука без единого шрама от ожога.
Сначала Уолтеф не слишком напрягался, внимательно следя за противником. Он почувствовал, как тот увеличивает нажим. Пико надавил сильнее, но рука Уолтефа осталась неподвижной. Мужчины застучали руками по столам. Уолтеф ощутил, как пульсирует кровь. Главное – сосредоточиться. Он начал сам давить, медленно, но непрерывно увеличивая давление. Зрители закричали еще громче. Уолтеф направил всю силу в руку и начал неуклонно опускать руку противника к пламени. Нормандец боролся, лицо его покраснело, жилы на шее вздулись, но Уолтеф был слишком сильным. Он дожал Пико и под оглушительные вопли зрителей затушил свечу его рукой.
– Я редко проигрываю, – проворчал Пико, потирая обожженное запястье.
– Отца моего звали Сивард Могущественный, – ответил Уолтеф.
– Славно сработано, Уолтеф, сын Сиварда, – промолвил низкий голос за его спиной. Уолтеф обернулся и увидел короля Вильгельма. Он явно наблюдал конец схватки, и Уолтеф покраснел от смущения.
– Благодарю вас, сир, – пробормотал он. Хотя он только что выиграл схватку, победа вдруг показалась ему не такой уж сладкой.
Глава 2
Через неделю двор герцога Вильгельма покидал Руан, с тем чтобы отпраздновать Пасху к северу от Фекама. Простуженная графиня Аделаида предпочла отправиться в путь в одной из крытых повозок, которую изнутри выложили пуховыми подушками и мехами – так и на ухабах мягче и теплее.
Джудит ненавидела так путешествовать. Тряска, ноющий голос сестры, бесконечные материнские нравоучения – этого и святой не выдержит, а она особым терпением похвастаться не могла.
После долгих уговоров мать разрешила ей ехать верхом на гнедой кобыле.
– Вам же свободнее будет, – убеждала Джудит. – А я обещаю постоянно быть на виду.
Аделаида высморкалась в большой платок.
– Ладно уж, иди, – махнула она рукой. – У меня от тебя голова болит.
Обрадованная Джудит сделала матери реверанс и тут же велела Сибилле приказать конюху седлать лошадь.
Во внутреннем замковом дворе было так шумно, людно и душно, что Джудит решила уйти оттуда. Но тут она заметила Уолтефа Сивардссона, графа Хантингдонского и Нортгемптонского, – она уже знала, что его зовут именно так. Как обычно, рядом с ним, как приклеенный, был Симон де Санли, смотревший на него глазами преданного щенка. Светлые, с медным отливом волосы Уолтефа были стянуты на затылке тесемкой. Он ловко жонглировал топором, на радость Симону и другим зевакам.
Джудит наблюдала, как сверкнуло лезвие топора, когда Уолтеф перехватил его у самого обуха. Затем он предложил старшему брату Симона тоже попробовать. Джудит почувствовала волнение, для которого не было никакой причины. Не понимая, что с ней происходит, она поспешно ушла, испугавшись, сама не зная чего.
В Фекам они выехали около полудня. Близилась Пасха, и погода значительно улучшилась. Джудит наслаждалась первым теплом и видом зеленеющих почек, оживлявших еще по-зимнему унылый пейзаж. По пути была запланирована охота, и Джудит с нетерпением ждала возможности поучаствовать в этой забаве.
Выпустили свору гончих герцога, и большие рыжие собаки начали рыскать по сторонам, выискивая добычу. Джудит послушно ехала за повозкой матери, откуда доносились кашель и шмыганье носом. Джудит от души радовалась свободе. Она ненавидела ездить в тесной повозке, откуда можно было рассмотреть только небольшую часть окрестностей.
Одна из гончих подняла зайца. Мужчины с радостным гиканьем, оставив обоз, бросились в погоню. Джудит колебалась, но искушение было слишком велико. Не обратив внимания на запоздалый окрик матери, она пустила свою кобылу Джоли галопом.
Джудит обогнала нескольких всадников, включая своего кузена Руфуса, выкрикнувшего ей вслед непристойность. Весенний воздух наполнил ее легкие, ветер развевал накидку подобно знамени. В охоте участвовали и другие женщины, и их выкрики подгоняли ее, но сама она подавляла желание закричать. Это бы означало перейти границы приличия.
Заяц скрылся в густом кустарнике. Кобыла Джудит преодолела спуск с холма в два длинных прыжка, но внезапно споткнулась, едва не выбросив Джудит из седла. Она вцепилась в поводья, чтобы удержаться, а охотники тем временем толпой промчались мимо.